Николай Редькин - Тихая Виледь

– Да ты чего, мать? Мой кореш первый раз в жизни напился. В стельку. Понимаешь? Я как увидел, глазам не поверил. Ты чего, говорю, дружочек, опускаешься? Кто же тебя так напоил? Да власти, говорит, и напоили. Нашлись, говорит, умники закон править на местном уровне! Сам Воронин глаза к небу закатил и такое предложение внес: раз «по собственному», – не платить. А корешу каково? И там уволился, и тут кукиш!

– Да рубить надо, а вы, смотри-ко… Не стыдно ли личины-то красной! – не соглашалась с сыном Нюрка, – да неужто на вас управы нет? Да куда это прокурор-от смотрит?

– Прокурор, говоришь? А он за нас. Он воронинское решение опротестовал, потому как, мать, не гоже в нашем лесу законы переписывать. Пишут-то их в другом месте. В Москве. И кореш мой все получит, до копеечки…

– Так и из Москвы к нам какая-то приезжала, депутатка. Манефа вон на встречу с ней ходила. Так депутатка-то говорила, перепишут они закон-от…

– Ну, мать! Пока они это сделают, столько воды утечет. И денежек, – добавил он.

Тут Манефа зашла к Нюрке. Разнести горе. Серьга встретил ее старой писней:

– Да в твои-то годы я и думать о том боялась, – сердито сказала Манефа, устраиваясь на стуле у печи. – На парней-то через щелку смотрела.

– А чего, Манефа, и ласкала через щелку?

– Тьфу ты, безбожник! Чего это он у тебя распелся-то сегодня? – спросила она Нюрку.

– Да дали опять, за эту, за линь-ту. Ничего, перепишет депутатка закон-от [67], некогда будет прохлаждаться.

– Не успеет, мать, переписать, перевыберут. Уж я за нее голосовать не буду.

– Вот уж переворот так переворот. Все перевернулось, да ишо как! – Манефа с Нюркой вспомнили, как они робили, не разгибаясь, а чего получали? Лучше не вспоминать. А теперь молодежь в самом соку не робит, а получает! Невиданное дело.

И Манефа поведала Нюре, что к ней приехали дочери. С внуками. Обе безработные.

Приезжая на сессии, Алексей жил дома.

Этой зимой он оставил беременную Настю в Покрове на попечении Лидии Ивановны и Федора Степановича. В феврале она должна была родить.

Алексей намеревался поскорее устроить свои институтские дела и вернуться к ней. Он приехал в родной дом, в город, где прошло его детство и юность. Здесь был единственный в целом мире любимый двор с кленами и огромными тополями, где выросли они с Павлом, где бесились с дворовыми друзьями до глубоких потемок, пока любимая мамочка не выходила на балкон и не загоняла их домой гневным окриком. Он снова был в том пространстве, где все было родное и знакомое ему. И после двух-трех дней, проведенных здесь, ему казалось уже, что он никуда не уезжал, как будто не было того, другого мира, где он живет теперь, не было той деревенской красавицы, что свела его с ума, изменила жизнь его и его самого. Все это где-то – далеко-далеко. Во взрослой жизни. А здесь был мир детства, уютный и беспроблемный.

Но Настя словно чувствовала, что тот, другой мир отнимает у нее Алексея. Она звонила ему чуть ли не каждый день, подробно рассказывала, как провела сегодня ночь, как часто пинается их сыночек, напоминая ей о нем, Алексее, который почему-то так далеко. Алексей думал в такие минуты, что, может быть, надо убедить Настю переехать в город, как хочет того любезная матушка его, Татьяна Владимировна. Она готова найти им хорошую работу (Алексей в этом году защищал диплом и приехал на последнюю преддипломную сессию). Но, представив Настю здесь, в другом для нее мире, в мире без белых ночей, он оставлял саму мысль о таком разговоре. Привезти ее сюда – значило сделать ее несчастной.

Теперь, как никогда прежде, он понимал отца, каждое лето стремившегося съездить на родину и невероятно раздражавшегося, если осуществить поездку не удавалось.

Очередной звонок Насти очень встревожил Алексея. Она жаловалась, что плохо спит, что вообще неизвестно, что выйдет, если он не приедет. Уладив институтские дела в несколько дней, Алексей вернулся в Покрово.

С начала этого года распространялись в Покрове слухи, что якобы покровский колхоз собираются купить богатые люди из Питера. Сами слухи были невероятными, поскольку никто еще в здешних краях колхозы не покупал.

Слухи слухами, а в Покрово действительно приехали представители одной питерской фирмы. Возглавлял делегацию сын покойного Петруши Игнат Валенков. Побывали они в Белом доме у Воронина, в управлении сельского хозяйства, в колхозе.