Николай Редькин - Тихая Виледь

Того не легче! Глаза молодежь вытаращила, на мать смотрит, словно у нее защиты и помощи просит. А та смеется да плечами пожимает.

– Да ведь прошли уже Прислониху-то, – пытался урезонить сестру Борис.

– Ну и чего, что прошли? Обратно этой же дорогой возвертаться будем…

– Вам в логике не откажешь, – как-то очень уж правильно, учено сказал Алексей.

– В чем ты мне не откажешь-то? – засмеялась Манефа. – Ты, буди, нормальным языком выражайся.

Алексей обещал, правда совсем не знал он в эту минуту, куда еще нормальней.

– Ну дак вот, знаете ли вы, кто такой Барклай де Толли? – Такого вопроса от тетки Манефы никто не ожидал. Борис засмеялся – вот это вопрос по Прислонихе! – Так чего, не знаете, что ли? А ты ведь учительницей работала, – кольнула тетка Татьяну Владимировну, – ты-то уж должна знать, тебе-то уж положено…

Все дружно стали убеждать расходившуюся тетку, что они все, конечно, знают, кто такой Барклай, Кутузов, Наполеон ну и так далее.

– Молодцы какие! – похвалила Манефа, но продолжала наступать на умных да образованных гостей своих. – А знаете ли вы, как звали денщика этого самого Барклая?

Все, сразила.

Никто не знал, даже Татьяна Владимировна, которой как бы знать все положено.

– Да как это? – допекала тетка. – Барклая этого знаете, а денщика не знаете!

– А при чем тут денщик? Денщик и денщик! Что тут такого? – попытался защищаться Алексей.

– Ишь, как ты рассуждаешь! Значит, Барклай так он Барклай, а какой-нибудь денщик так только денщик?

– Ну да – денщик и денщик. А что?

– Што, пашто, – передразнила тетка, – а он уж и не человек, денщик-от?

– Да человек, конечно, – поспешил согласиться Алексей.

– Вот то-то и оно! – Тетка на мгновение замолчала, чтобы сообщить что-то очень важное. – Он из этой из самой Прислонихи, денщик-от, Ярыгин его фамилья.

– Ух ты! – все искренне удивились теткиному рассказу.

– Я вот только имени его не помню. Худая голова-то стала. Может, ты, Борис, помнишь. – И тут же за него ответила: – Да чего ты помнишь! Совсем от земли нашей оторвался. Ну, ну, – миролюбиво сказала она, – шибко-то брови-то не хмурь. Знаю, что не любо тебе говорю, а уж какая есть…

– С тобой только за обабками ходить! – без злости, с доброй иронией сказал Борис.

И все поняли, что он не обиделся на шумкую сестру.

– А чего? Сейчас еще писни захайлаем…

– Вот-вот! Только и осталось… – хмыкнул Борис.

– А Татьяна-то у тебя знает ли писни? А, Татьяна?

– Да к чему они здесь, эти писни, – растерялась Татьяна Владимировна.

– А как затянем мы их, так все медведи к зырянам [50]ухлестают. Медведи шибко жо наших писен боятся. Мы когда без мужиков в лес с бабами идем, на сенокос ли, по обабки ли, то эти писни и затягиваем… Только бы ребят не напужать писнями-то. Там слова-то ненаписанные…

Ребята удивились: какие такие ненаписанные?

– Ну как какие… Спеть можно, написать нельзя. Из писни-то как слово вымараешь? Рассыплется она, писня-то…

– Да написаны они уже все! – усмехнулся Павел. Манефа оторопела:

– Не может эдакого быть!

– Да я книжку видел.

– Чего, и…

– И это, и то, и… – Молодежь от души смеялась.

– Эко! – не верила тетка. – Виданное ли дело, чтобы в книжку такое…

– А вслух, значит, можно? – усмехнулся и Алексей.

– Так ведь улетело и лови-хватай! А тут, на-ко, на-ко – написано! – Писни хайлать у тетки отчего-то пропала охота. – Шибко в сузем-от не лезьте, – наставляла она молодежь, когда они уже входили в лес. – И ухайте тогда, коли все у вас уже написано. И отзывайтесь, отухивайтесь… Нагибайтесь да баракайтесь [51], ежели как сыскать чего-то хотите. Земле-то не грех и поклониться…

Более часа лазили грибники по суземам.

– Вот уж не думала, что обабки пошли, – говорила Манефа, когда они собрались на небольшой лужайке передохнуть. – Думала, пустое это дело – за обабками в такую пору. А тут, на-ко, как насеяно…

– Так Федька-райкомовец, видать, позаботился, – съязвил Борис, – заслал в заднегорские края обабошного семени, вот тебе и урожай. Хорошее, видать, было семя.

Тетка Манефа, смеясь, рассказала молодежи историю про обабошное семя.

– А ты не шибко его любишь, Федьку-то, – обронила она, – сколько годов прошло, а вот поди-ко ж…

Борис был суров.

– Как гляну на деревню нашу, на весь этот разор, так за топор схватиться хочется…

Все внимательно смотрели на него.

– Господь с тобой, Борис, – перепугалась Манефа. Она-то знала крутой характер его. – В церковь сходи. У нас в Покрове в нижнем зале теперь служат. Свечки поставь. И всех прости…