Джон Кутзее - Школьные дни Иисуса

– Это угроза, Симон? Вы мне угрожаете? – Дмитрий подымается со стула, все еще с метелкой в руке. – Вы, чужак невесть откуда, угрожаете мне? Вы думаете, у меня тут нет власти? – Губы его разъезжаются в улыбке, обнажая желтые зубы. Он легонько трясет метелкой перед его, Симона, лицом. – Вы думаете, у меня нет влиятельных друзей?

Он, Симон, отступает.

– Что́ я думаю, не имеет для вас значения, – говорит он холодно. – Я сказал, что имел сказать. Всего хорошего.

В тот вечер заряжает дождь. Льет весь следующий день, без перерыва или даже намека на него. Курьеры-велосипедисты не могут заниматься своим делом. Он остается у себя в комнате, убивает время, слушая музыку по радио, подремывая, а из щели в потолке в ведро на полу капает вода.

На третий день дождя дверь в его комнату распахивается, и перед ним предстает Давид, мокрый насквозь, волосы прилипли к черепу.

– Я сбежал, – объявляет он. – Сбежал из Академии.

– Ты сбежал из Академии! Заходи, закрывай дверь, снимай все мокрое, ты же, небось, промерз до костей. Я думал, тебе в Академии нравится. Что-то случилось? – Говоря все это, он хлопочет вокруг мальчика: раздевает его, оборачивает полотенцем.

– Аны Магдалены нет. И Дмитрия. Их обоих нет.

– Уверен, этому есть объяснение. Они знают, что ты здесь? Сеньор Арройо знает? А Алеша?

Мальчик качает головой.

– Они же волноваться будут. Давай я тебе что-нибудь дам попить, чтобы ты согрелся, а потом пойду позвоню им, скажу, что с тобой все в порядке.

Натянув свой желтый клеенчатый дождевик и моряцкую шляпу, он отправляется под ливень. Из телефонной будки на углу звонит в Академию. Никто не отвечает.

Он возвращается к себе.

– Никто не отвечает, – говорит он. – Придется туда съездить самому. Подожди меня здесь. Очень тебя прошу, пожалуйста, не убегай.

На сей раз он отправляется на велосипеде. Добирается за пятнадцать минут, под проливным дождем. Приезжает промокший до нитки. В студии пусто, но в просторной столовой он обнаруживает товарищей Давида – пансионеры сидят за одним из длинных столов, Алеша им читает. Алеша прерывается, смотрит на него вопросительно.

– Простите, что прерываю, – говорит он. – Я звонил, но мне не ответили. Приехал сказать, что с Давидом все в порядке. Он со мной, дома.

Алеша вспыхивает.

– Простите. Я пытался всех удержать вместе, но иногда я их упускаю. Думал, что Давид наверху.

– Нет, он со мной. Он сказал, что вроде бы Ана Магдалена исчезла.

– Да, Аны Магдалены сейчас нет. Занятия приостановлены, пока она не вернется.

– И когда это произойдет?

Алеша беспомощно пожимает плечами.

Он возвращается на велосипеде к дому.

– Алеша говорит, что занятия прерваны, – говорит он мальчику. – Говорит, что Ана Магдалена скоро вернется. Она никуда не сбежала. Это все чепуха.

– Не чепуха. Ана Магдалена сбежала с Дмитрием. Они будут цыгане.

– Кто тебе такое сказал?

– Дмитрий.

– Дмитрий – фантазер. Он всегда мечтал сбежать с Аной Магдаленой. Ане Магдалене он неинтересен.

– Ты меня никогда не слушаешь! Они сбежали. Они начнут новую жизнь. Я не хочу обратно в Академию. Я хочу с Аной Магдаленой и с Дмитрием.

– Ты хочешь бросить нас с Инес и быть с Аной Магдаленой?

– Ана Магдалена меня любит. И Дмитрий меня любит. Инес не любит меня.

– Инес, конечно же, тебя любит! Она ждет не дождется, когда вернется из Новиллы, чтобы снова быть с тобой. А Дмитрий – он никого не любит. Он не способен любить.

– Он любит Ану Магдалену.

– У него к Ане Магдалене страсть. Это другое дело. Страсть эгоистична. Любовь – нет. Инес любит тебя не эгоистично. Я тоже.

– С Инес скучно. С тобой скучно. Когда дождь перестанет? Ненавижу дождь.

– Печально слышать, что тебе так скучно. А дождь… Я, к сожалению, не император небесный и остановить его никак не могу.

В Эстрелле две радиостанции. Он переключается на вторую, и как раз в этот миг диктор сообщает о закрытии сельскохозяйственной ярмарки ввиду «неразумной» погоды. За новостями следует долгое перечисление автобусных маршрутов, на которых приостановлено движение, и школ, где временно прекращены занятия.

– «Две академии Эстреллы – Пения и Танца – тоже прекращают на время работу».

– Я тебе говорил, – повторяет мальчик. – Я никогда не вернусь в Академию. Ненавижу там все.

– Месяц назад ты ее обожал. А теперь ненавидишь. Может, Давид, на сей раз ты поймешь, что возможных чувств – не два, любовь и ненависть, а гораздо больше. Если решишь ненавидеть Академию и отвернуться от нее – скоро окажешься в какой-нибудь государственной школе, где учителя не будут читать тебе сказки про джиннов и слонов, а заставят тебя весь день складывать числа, шестьдесят три делить на девять, семьдесят два на шесть. Ты везучий мальчик, Давид, везучий и очень избалованный. Думаю, тебе пора открыть на это глаза.