Олдос Хаксли - Желтый Кром

— Назовите еще меня поставщиком живого товара для публичных домов, и покончим с этим.

— К счастью, — сказала Анна, — я уже совсем отрезвела, и, если вы попытаетесь снова поцеловать меня, я дам вам пошечину. Пройдемся немного вокруг бассейна, — добавила она. — Ночь так восхитительна.

В ответ Гомбо только раздраженно хмыкнул. Они медленно, бок о бок пошли вдоль берега.

— Что мне нравится в живописи Дега… — начала Анна самым невинным тоном, как бы продолжая ранее начатую беседу.

— О, к черту Дега! — почти закричал Гомбо.

С того места, где он стоял в позе глубокого отчаяния, опираясь о парапет террасы, Дэнис увидел их, две смутные фигуры в лунном свете, внизу у края бассейна, увидел начало того, что обещало быть бесконечно страстными объятиями, — и бежал. Это было слишком, он не мог вынести этого. Он чувствовал, что через мгновенье неудержимо расплачется. Ничего не замечая, он вбежал в дом и почти столкнулся с мистером Скоуганом, который расхаживал по гостиной, куря последнюю трубку.

— Э-эй! — сказал мистер Скоуган, хватая его за локоть. Ошеломленный, почти не сознавая, что он делает и где находится, Дзнис мгновение стоял, словно лунатик. — Что случилось? — продолжал мистер Скоуган. — У вас такой взволнованный, расстроенный, подавленный вид.

Дэнис молча покачал головой.

— Обеспокоены проблемами мироздания? — Мистер Скоуган похлопал его по руке. — Мне это знакомо, — сказал он. — В высшей степени мучительный симптом. «В чем смысл жизни? Все суета сует. Зачем продолжать что-то делать, если ты обречен в конце концов исчезнуть с лица земли, как и все остальное?» Да, да. Я точно знаю, что вы сейчас чувствуете. Это очень мучительно, если позволять себе мучиться. Но зачем? В конце концов, мы все знаем, что высшего смысла не существует. Но какая нам от этого разница?

В этом месте лунатик внезапно очнулся.

— Что? — спросил он, моргая и хмурясь на своего собеседника. — Что?

И бросился вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки. Мистер Скоуган подбежал к лестнице и, подняв голову, громко произнес ему вдогонку:

— Никакой разницы, никакой! Жизнь все равно прекрасна, всегда, при любых обстоятельствах, при любых! — добавил он, повышая голос до крика. Но Дэнис был уже далеко и не слышал его, и даже если бы слышал, душа его сегодня не принимала никаких философских утешений.

Мистер Скоуган вновь сунул трубку в рот и принялся расхаживать по комнате. «При никаких обстоятельствах», — произнес он про себя. Начать с того, что это было неверно с точки зрения грамматики. Было ли это верно вообще? И является ли жизнь наградой сама по себе? Он задумался. Когда его трубка догорела и во рту появился противный вкус, он выпил рюмку джина и отправился в постель. Через десять минут он спал глубоким невинным сном.

Дэнис машинально разделся и в своей цветастой шелковой пижаме, которой он столь справедливо гордился, лежал ничком на постели. Время шло. Когда он наконец поднял голову, то увидел, что свеча, которую он оставил на столике, почти догорела.

Он посмотрел на часы. Почти половина второго. Голова болела, сухие бессонные глаза воспалены, кровь в ушах стучала громко, как барабан. Он встал, открыл дверь, бесшумно прошел по коридору и начал подниматься по лестнице. Добравшись до комнат прислуги под крышей, он в нерешительности постоял немного, потом, повернув направо, открыл маленькую дверь в конце коридора. За ней была очень темная кладовая, жаркая, душная, пахнущая пылью и старой кожей. Он осторожно, ощупью продвигался вперед, в темноту. Именно отсюда, из этой каморки на свинцовую крышу западной башни вела пожарная лестница. Он нашел ее, взобрался наверх и бесшумно поднял крышку люка. Над ним было залитое лунным светом небо, он вдохнул в себя свежий, прохладный ночной воздух. Минуту спустя он стоял на крыше, обводя взглядом тусклые, лишенные красок дали, потом посмотрел вниз, на террасу, от которой его отделяли семьдесят футов.

Зачем он поднялся сюда, на самый верх, в пустоту? Посмотреть на луну? Покончить с собой? Он и сам не знал, зачем. Смерть… Слезы навернулись ему на глаза, когда он подумал о ней. Его страдания обрели какой-то возвышенный характер, крылья непонятного восторга подняли и понесли его. В таком настроении он мог совершить что угодно, как бы это ни было глупо. Он прошел вперед, к дальнему парапету. Стена здесь отвесно уходила вниз. Хорошенько оттолкнуться — и, наверное, можно перепрыгнуть через узкую террасу и, таким образом, пролететь еще тридцать футов до выжженной солнцем земли внизу. Он нерешительно стоял на углу крыши, глядя то в глубь темной бездны, то на редкие звезды и серп луны в небе. Он взмахнул рукой, пробормотал что-то — он не мог потом вспомнить, что. Но тот факт, что он произнес это вслух, придал всему какое-то особенное, ужасное значение. Затем он снова посмотрел вниз, в пропасть.