Юозас Апутис - Мост через Жальпе

В происшествии участвует и автор этой лекции. Нахлобучив на глаза кепку, он сидит на камне перед избой.

Прямо напротив него — изба старика Винцулиса. Автору известно, что Винцулис сидит в комнате, перед окном которой цветет яблоня. Если не похолодает, Винцулис осенью досыта наестся яблок.

Вот-вот все начнется! Повернув голову влево, автор замечает марширующего по дороге молочника. На нем шляпа с вороньим пером. В руке он несет ружье. Ему очень идут голубые джинсовые штаны. Дойдя до середины двора, он жестом останавливает крадущихся за ним ребятишек, а сам по прямой топает к дубу.

Маразинас стоит за аккуратным заборчиком. Там находится и упитанный щенок, которому вскоре предстоит занять конуру.

— Сделай, чтоб сука вылезла из конуры, — говорит молочник.

— Ну, иди сюда, иди! — уговаривает суку Маразинас.

Сука вылезает. Она очень смешная, потому что с белыми-белыми усами.

Чего доброго, из-за подслеповатости она не видит молочника.

Хоть и жара, выстрел бабахает мощно, стоящая на пригорке жена подсачивателя рывком сбрасывает приставленную к глазам руку. Куры, вздымая в воздух легкие песчинки, удирают в сарай. Пороховая гарь и дым разносятся по всему двору.

— Спасибо, Юргис, — говорит Маразинас.

— Пожалста. Не за что, не за что.

Молочник вешает ружье через плечо и марширует обратно, высунувшие языки ребятишки расступаются, дают дорогу.

Автор вытирает ладонью пот со лба. Почувствовав, что в этом выстреле есть какой-то смысл, он устремляет взгляд в окно Винцулиса.

А как же! Хоть окно и скрыто цветущей яблоней, автор хорошо видит приплюснувшегося к стеклу, расставившего руки Винцулиса, который глядит на уходящего молочника. Он стоит, будто прикованный, видны даже его выцветшие от времени глаза, и весь он похож на звериную шкурку, распластанную за стеклом. Глаза зверька со страхом следят за удаляющимся молочником. Внезапно Винцулис замечает автора, догадывается, что тот смотрит на его окно, и вздрагивает. Вскоре он уже выходит из своей двери на двор, и только чуть-чуть трясутся его штанины. Приближается дробными шажками и говорит:

— Слыхал, как бахнул по сучке Маразинаса?! Аж двор дымом провонял!..

Голос его громок, полон наигранной бодрости: да, да, ничего особенного не произошло, Винцулис тоже перешел в лагерь стреляющих и сильных!

Эта непритязательная история, пожалуй, и вся. Однако, чей там мотоцикл блестит справа на пригорке? Ах, мы же забыли про подсачивателя! Он тоже участвовал в этой истории, — с того самого дня, когда сдал комнату молочнику, — а только что слышал выстрел, видел, как его жена рывком отняла руку от глаз, как в сопровождении ребятни удалился молочник… И теперь он насилует подножку мотоцикла, а тот как на грех не слушается.

И все-таки: почему на молочника мы все глядели как на некую неприкосновенную силу, которая внезапным своим вторжением смутила наши чувства, и всех нас подхватила волна действия? Почему мы не попытались глубже узнать этого человека, почему не вывернули его перед собой наизнанку, как тулуп? Почему столь часто тех, что своими гусеницами беспощадно катит по нашим спинам, мы оставляем в неприкосновенности, принимаем их как должность, словно сам господь бог ниспослал нам их такими?

Говорят же: не бросай дорогу ради тропинки. Бросай, если только попалась сносная тропа, а по дороге все несутся как угорелые длиннющие машины с бревнами и порожняком, да еще какой-нибудь трактор тарахтит как по ребрам. Казалось, сам сатана затеял где-то за лесом строительство смоловарни.

Вайшвила уже несколько раз собирался свернуть на тропу, но все не попадалась приличная. Груз у него широкий, занимает много места, и шоферы поосторожнее издалека уже сигналили. Увидев грузовик, двигающийся навстречу с длинными железобетонными бревнами, Вайшвила решил перебраться через глубокую канаву и спуститься к речке. Должна же быть там какая-нибудь тропа!

Много лет он ходит по этому шоссе, иногда остановится легковушка, высунет голову бородатый юнец и спросит дорогу, но не было таких, чтоб вызвались подвезти. Правда, некоторые просили, чтобы Вайшвила им продал свой товар.

— Не продам! — отвечал Вайшвила. — Сделал на заказ и несу отдавать…

Не было никакого заказа, каждый раз носил на базар, там люди если и покупают, то и используют его изделие по назначению, а такие вот бородачи их на лампы под потолком вешают. Все, все перемешалось — когда нет определенной жизни, то нет определенного, своего места и у вещи!