Геннадий Николаев - Вещие сны тихого психа

Из тумана постепенно появляется чье-то лицо, кажется, женское. Мама? Нет. У мамы седина, лицо крупнее, в морщинах, а это — тонкое, чистое, кто же это? Ага, меня отстегивают от доски. Значит, вспомнил про доску! Дальше уже проще… Надо мной склоняется девушка — та самая, соседка по даче! Какие у нее сильные добрые руки! Кто-то освобождает меня от этих жутких ремней, я разваливаюсь на доске. Меня поднимают и ведут куда-то. Ноги не слушаются, заплетаются, я то и дело валюсь вбок, пытаюсь рухнуть лицом вниз, но меня держат сильные надежные руки… Усаживают в машину, кажется, в черную «Волгу», голова откидывается на сиденье. Значит, я ошибся: девушка увидела, как меня сцапали милиционеры… Какая она молодец! И — какая, оказывается, красивая! Глаза закрывались сами собой — от усталости, и я вырубился…

Нет, это не начало нашего романа, увы, она была замужем, и, как мне казалось, прочно. Муж ее, Валентин, тоже работал у Папы. Детей у них не было, да это и понятно: работа на переднем крае оборонки, день и ночь на благо родины, отпуска урывками, правда, в самых изысканных санаториях: Сочи-Хоста, Пицунда, Коктебель, но вечная напряженка, не до детей! Лишь позднее я узнал, в чем было дело: Галя не захотела иметь ребенка от Валентина, сделала аборт, долго болела и, по заключению врачей, вряд ли сможет иметь ребенка в будущем. А почему не захотела именно от Валентина — разговор особый…

Они в те годы делали «великие» дела: готовили «живой материал» для Семипалатинского полигона, продолжали изыскания по теме «Защита», отбирали обезьян, собачек, мушек разных для космоса. Ну, и «человеческий фактор» тоже был им не чужд…

Я был благодарен Гале за спасение из милицейского плена — если бы не Галя и, конечно, ее Папа, мне с гарантией светило бы лет пятнадцать за соучастие в распространении наркотиков. Вот он, Господин Случай, который обернулся, с одной стороны, счастьем встречи с моей Галинкой, а с другой — моим переходом на работу к Папе, точнее, к Гале… Ладно, об этом потом, сейчас не время!..)

Сейчас самое время потолковать с доктором Герштейном, уж он-то наверняка знает, что там, в моей черепушке. Пока он возится возле Франца, успею добавить: перешел к Папе еще и из желания окунуться, так сказать, в самую гущу важных для Государства дел, покрутиться там, куда всем прочим смертным вход строго запрещен. Дурацкая романтика почти тридцатилетнего идиота, который всю свою предыдущую жизнь строил исходя из этих самых государственных интересов… Ну, все, Герштейн двинулся ко мне.

Доктор поздоровался со мной за руку — здесь, в Германии, все врачи здороваются со своими пациентами за руку и обращаются только на «вы».

— Могу вас порадовать, — сказал он, усаживаясь рядом со мной на краешек кровати, — патологии не обнаружено…

Я насторожился: в его тоне так и слышалось непроизнесенное «но».

— Но? — спросил я. — Есть «но»?

— Да, есть. Но выявлены функциональные расстройства…

— И поэтому такие адские головные боли?

— У вас когда-то было сотрясение головного мозга, причем трижды. Когда это было, не припомните?

«Досочка», вспомнил я и рассказал ему эту историю с двумя сумками и допросом в милиции. А еще — избиение в подъезде, история совсем свежая, о ней я умолчал. Герштейн глядел застывшим взглядом в пол, но вдруг встрепенулся, как нахохлившаяся ворона, и каким-то вялым, усталым голосом произнес:

— При Гитлере и Сталине фашизм был явным, открытым, наглым, теперь ненависть завуалирована, размазана по огромному числу людей. Вот что страшно! Объектом ненависти может стать не только традиционный еврей, но вообще любой человек, независимо от национальности. Властям нужны «враги» — это элементарно. Друг и враг, как говорится, две опоры власти.

Он мягко похлопал меня по руке.

— Не забивайте голову, все равно ничего не изменить. Лучше скажите, что это вы сегодня такой унылый? Голова не болит? Хотите, вкачу укольчик на ночь?

— Нет, нет, спасибо, доктор, попробую заснуть так, хотя, признаться честно, настроение действительно пакостное. Сосед по дому, казахстанский немец, хороший мужик, вынимает почту, принес сегодня письмо от жены… Умер тесть. В Москве. Точнее, под Москвой…

— А что с ним? Инфаркт?

— Нет, инфаркт был несколько лет назад. Тогда обошлось. Лечили его в Кремлевке, заменили клапан, и Папа — это его открытое имя — снова, как молодой, помчался в свою лабораторию. «Папа» — это по типу: «АДС» — Сахаров, «Борода» — Курчатов, «ЮБ» — Харитон, «ЯБ» — Зельдович и так далее. На прошлой неделе вдруг позвонила Ольга Викторовна, вторая жена Папы, и попросила Галю срочно приехать — Папа хочет ее видеть. Галя поехала прямо в аэропорт, купила там билет и в тот же день вылетела. Я — здесь, естественно, волнуюсь, как там. Наконец сосед приносит письмо от Гали: Папе было плохо, но уже лучше, проходит курс, скоро закончат, и она приедет. И вдруг — это письмо: Папы нет! Уму непостижимо! Не могу поверить! Такой мощный, сильный, увлеченный, азартный, красивый, умница и — нет?