Филимон Сергеев - Идущий от солнца

– Не отвлекайся, Вера. – Он быстро сбросил резиновые сапоги и, порывистым движением сняв с Веры обувь, одел свои сапоги на ее посиневшие ноги. – Раскрывай перед ним душу и, ради бога, не ври ничего. Может, оно разжалобится и будет помогать тебе.

– Разве ему интересна жизнь московской проститутки, да еще с временной пропиской?!

– Думаю, что интересна! Ты открываешь ему сердце, даешь такую редкую информацию, о которой многие молчат.

– Почему?

– Да потому, что их за правду в асфальт вкатывают, как бездомных крыс, или убивают так, что концов не найдешь! Откройся солнцу, и оно отзовется тебе с лихвой.

– Но дальше, Ваня, с этим господином приключилась такая трагическая пошлость, что говорить трудно! Поймет ли солнце?!

– Поймет! И говори ему все. Иначе страшная беда охватит Землю. Ведь солнце многого не знает о человеческой подлости, о безумных нравах. А они налицо!

– Ваня, я в растерянности. То, что я буду рассказывать дальше, может произойти только в сумасшедшем доме, и то, в котором кончились смирительные рубашки.

– Рассказывай, Вера, рассказывай. Все рассказывай!

– Так вот. Он влетел в мою комнату, этот самый богач, как ветер. Ему «мамка» про меня такое наговорила, что лицо его красными пятнами покрылось, видно, от вожделения. Я ждала его в офисе в подвешенном состоянии, уцепившись ногами за деревянную трапецию, которую «мамка» специально прибила в углу офиса. Мои распущенные волосы зеленого цвета (так меня специально покрасила «мамка») касались паркетного пола. Руками я тоже доставала пол, стоило только опустить руки. Так что я могла в любое время спрыгнуть с трапеции, и это спасло меня. Спасло и то, что жуткое отвращение к богатому клиенту словно подстегнуло, заставило не снимать с ног капроновые колготки и быть начеку. Я словно предчувствовала, что он способен на любую подлость. Сняв с меня одежду, он бросился целовать меня. А потом, вдруг поняв, что я абсолютно холодна к его ласкам, сделал такое, о чем мне неприятно говорить… Наглость его ошеломила меня. Я не выдержала, сняла ноги с трапеции и, обхватив его шею колготками, повисла на его шее. Примерно через семь минут он уже не дышал, а еще через двадцать минут лежал мертвым у моих ног.

– Ты задушила своего клиента?

– Он достал меня.

– Кайся, Вера, кайся. Не передо мной, перед солнцем.

– Я каюсь, Ваня. – Она вдруг опять расплакалась и на этот раз опустилась на колени. Иван даже не успел удержать ее. – Таких клиентов у меня было трое, – никак не успокаивалась она, продолжая всхлипывать.

– И ты всех отправила в космос?

– Не знаю куда, – растерянно почти простонала Вера. – Только каждый ушел по-разному.

– Значит, на разные орбиты?

– Не знаю, на какие орбиты, но каждый получил то, что ему полагалось.

Такого раскаяния Иван не ожидал. Он долго смотрел на небо, и его тревожное лицо начинало вздрагивать, глаза с какой-то болезненной задумчивостью округлились, и он с удивлением смотрел на Веру. Он с трудом представлял, как такое хрупкое создание с подростковой улыбкой и совсем юным взглядом смогло угробить троих православных и продолжать при этом верить в свое счастье, любовь. Он не понимал этого.

– Колготками я удавила только двоих, – продолжала Вера, обращаясь к небесному светилу. – Третий сам скис, когда я стала делать ему специальный массаж. Может, сердце у него не выдержало, может, его инсульт подкосил… Прости меня, солнышко, прости, родненькое! Не думала, что он такой слабак.

– Почему ты замолчала? – обрушился Иван на Веру, когда она неожиданно сникла, видимо, еще раз ощутив вину за неспасенных людей. – Кайся, кайся! Солнце не только вылечит тебя, но и думать научит.

– Хорошо бы. Последнее время я совсем разучилась думать. И самое страшное, я не знаю, для чего живу. Может, оттого мне все время не хватает денег..

– Не отводи глаз от солнца, – опять резко перебил Иван. – Деньги теперь будут не главным. Нам не до них будет. Потому что совсем другая нега появится у нас. Не куксись, Вера, не робей. Что еще терзает твою душу? – опять резко спросил он.

– Я заблудилась, Ваня, совсем заблудилась. Я не знаю, что завтра будет со мной. Особенно я теряюсь, когда живу в Москве, когда меня несет либо на выборы, либо еще на какую-нибудь тусовку или поп-шоу, где все куплено, зашифровано. И нет места для моей души, радости, любви.

– Ты задумывалась, отчего это?

– Потому что я как будто в питомнике живу, хотя и вылизанном, словно после евроремонта, но все-таки питомнике.