Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

Большинство женщин в лагере были бедными, почти не имели образования и происходили из районов, где едва присутствовала традиционная экономика и, кроме как торговать наркотиками, заняться было нечем. Обычно они попадали в тюрьму за мелкое дилерство, предоставление своей квартиры для проведения сделок, работу курьерами и передачу сообщений – и все это за очень малую плату. Минимальное участие в торговле наркотиками могло привести к длительному тюремному заключению, особенно если тебя защищал паршивенький, назначенный судом адвокат. Даже если тебе удавалось договориться с классным адвокатом из юридической консультации, он либо не справлялся со своей чудовищной нагрузкой, либо не имел ресурсов для подобающей защиты. Мне было сложно поверить, что наши преступления различались столь же сильно, как наши сроки: в сравнении со многими многолетними заключениями мои пятнадцать месяцев выглядели довольно жалко. Просто у меня был фантастический частный адвокат и ретрокостюм, который идеально подходил к моей аккуратной стрижке.

В мире женщин, заточенных в такие крошечные помещения, пикантные истории и тайны просачивались наружу сами собой.

В сравнении с преступницами, сидевшими за наркотики, проштрафившиеся «белые воротнички» часто демонстрировали гораздо большую алчность, хотя их преступления редко бывали эффектными – в основном они сидели за банковские и страховые махинации, подделку кредитных карт и чеков. Одна хрипловатая блондинка за пятьдесят попала в тюрьму за мошенничество на бирже (она любила рассказывать мне о проделках своих детей в частном пансионе); бывшую инвестиционную банкиршу поймали на присвоении денег для подпитки своей игромании, а двинутую на свадьбах Розмари на пятьдесят четыре месяца посадили за жульничество на интернет-аукционе.

Этими сведениями о преступлениях со мной делились либо сами заключенные, либо их приятельницы. Некоторые, включая Розмари и Эспозито, готовы были открыто обсуждать свои проступки, в то время как другие не говорили о них ни слова.

Я до сих пор понятия не имела, почему Натали приговорили к восьми годам в этом змеином гнезде. Мы прекрасно ладили друг с другом и иногда по вечерам вместе сидели в своем отсеке. Я устраивалась на верхней койке, чтобы прочесть письма и написать ответы, а Натали внизу слушала радио. Она заранее объявляла: «Соседка, я собираюсь лечь, послушать музыку и расслабиться!» Каждое воскресенье мы вместе убирали отсек, используя для этого ее незаменимый пластиковый таз, наполненный теплой водой с хозяйственным мылом. Натали мыла пол одной из своих особых тряпок, принесенных с кухни, а я чистила стены и потолок прокладками, которые мы брали из коробки в душевой. Орудуя ими, я стирала всю пыль и грязь с наклонных металлических балок и труб противопожарной системы, которые проходили прямо над моей койкой. Затем мы вместе заправляли мою постель. Мне в первый же день объяснили, что ни одна из бывалых заключенных ни за что не позволит своей неопытной соседке заправлять постель самой.

Я быстро привязалась к Натали – она была ко мне очень добра. Кроме того, я замечала, что благодаря этому соседству завоевала странное расположение других заключенных. Но несмотря на то что мы жили в крошечном отсеке (а может, как раз в результате этого), я ровным счетом ничего о ней не знала – мне было известно только, что она с Ямайки и что у нее двое детей, дочь и маленький сын. Вот и все. Когда я спросила Натали, сидела ли она сначала в соседней тюрьме, она лишь покачала головой.

– Нет, соседка, – сказала она, – тогда все было немного иначе. Я сидела там недолго – там ничего хорошего.

Большего от нее мне ждать не приходилось. Было ясно, что Натали не любила разговоров на личные темы, и мне следовало уважать ее выбор.

Но в мире женщин, заточенных в такие крошечные помещения, пикантные истории и тайны просачивались наружу сами собой, либо потому что обсуждаемая заключенная по ошибке доверила свой секрет болтушке, либо потому что все разболтал персонал. Само собой, надзирателям нельзя обсуждать личную информацию с другими заключенными, но в лагере это происходило постоянно. Некоторые истории особенно котировались. Ехидная, фанатичная христианка Франческа ЛаРю из блока Б была изуродована огромным количеством пластических операций. На нее было жутко смотреть – огромные, шарообразные груди, надутые губы, даже ягодичные импланты. Поговаривали, что она нелегально проводила косметические операции и «вкалывала людям трансмиссионную жидкость», чтобы избавить их от целлюлита. Я подозревала, что на самом деле она сидела за обычное медицинское мошенничество. Об одной умной блондинке среднего возраста ходили слухи, будто она украла десятки миллионов долларов, прибегнув к сложной мошеннической схеме. Одна старушка едва успела протолкнуть в дверь свои ходунки, как по лагерю пролетела весть, что она выкачала огромную сумму из своей синагоги. Большинство заключенных такие вещи осуждало. («Нечего из церкви воровать!»)