Пайпер Керман - Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме

– Да. Я вернусь в свой район и выйду замуж, чтобы показать всем этим сучкам, которые всякое обо мне болтают. Я буду замужем, а у них даже мужиков не будет. Они останутся с носом. Жду не дождусь свадьбы, чтобы эти сучки выкусили!

Я внимательно посмотрела на Карлотту. Ее прекрасное лицо сияло, пока она представляла свое будущее – мужа, каких-то сучек и кольцо на пальце. Не приходилось и сомневаться, что она получит желаемое. Из всех женщин в лагере она одна всегда умела находить свою выгоду. Она получила лучшую работу в программе дрессировки собак, всегда таскала с кухни лук и зарабатывала на педикюре. Ходили слухи, что у нее даже мобильник был где-то припрятан, так что она могла звонить своему будущему мужу, не томясь в очереди к автоматам и не выкладывая за каждый разговор безумные суммы. Она была той еще пронырой и относилась к миру без лишних сантиментов. Я решила, что Рику с ней повезло.

Что до меня, так я чувствовала себя зажатой между миром, в котором жила сейчас, и миром, куда жаждала вернуться. Я видела, как мучаются те, кто не в силах смириться со своим заключением. Считая, что находятся не на своем месте, они пребывали в постоянном конфликте с другими заключенными и надзирателями. Я видела, как молодые девушки, которые всю жизнь страдали от бедности, протестовали против власти надзирателей, а женщины среднего возраста, происходившие из среднего класса, пребывали в ужасе от необходимости постоянно жить среди людей, которых они считали ниже себя. Мне казалось, что все они сами загоняют себя в отчаяние. Меня раздражало, что тюрьма контролирует всю мою жизнь, но бороться с этим я могла лишь у себя в голове. И я понимала, что сама ничем не лучше любой другой заключенной, включая и тех, что мне не нравились.

С другой стороны, были люди, которые чувствовали себя в тюрьме уж слишком комфортно. Они как будто забыли о мире за ее стенами. Каждый день в тюрьме ты пытаешься привыкнуть к новой жизни, но в то же время остаешься готовой при первой же возможности отправиться домой. Это непросто. Правда в том, что тюремные порядки и обитатели заполняют все твои мысли, и уже через несколько месяцев становится довольно сложно вспомнить, каково это – быть свободной. Вместо того чтобы мечтать о будущем, ты кучу времени размышляешь, насколько ужасна тюрьма. Тюремная система никоим образом не подталкивает заключенных представлять, какой будет жизнь на воле, когда они снова станут свободными гражданами. На первый план выходит тюремная жизнь. Такова ужасная правда заключения: суета и постоянная борьба, происходящая за решеткой, изгоняют из головы все мысли о «реальном мире». Поэтому возвращаться на волю многим заключенным оказывается очень нелегко.

Об окружных тюрьмах говорили, что там всегда грязно, полно алкоголичек, проституток и наркош.

Я следила за всеми освобождениями, что случалось чуть ли не ежедневно, и то и дело задавалась вопросом, кто отправляется домой на этой неделе. В голове я вела календарь и, если женщина мне нравилась, после завтрака подходила к двери комнаты свиданий, чтобы помахать ей рукой. Смотреть отбывающим вслед было и радостно, и горько, ведь я готова была отдать что угодно, лишь бы только уйти вместе с ними. Заключенные заранее планировали, в чем поедут домой, и просили своих близких переслать нужные вещи в отдел приема и освобождения. Их подруги в тюрьме готовили особый ужин, а непосредственно перед выходом раздавались уже ненужные вещи – одежда из тюремного магазина, «хорошая» униформа, одеяла и другие ценности, скопленные за отбытый срок. Я представляла, как однажды и сама окажусь на их месте.

Наблюдать за вновь прибывшими было не так приятно, но тоже интересно. Мне было их очень жаль, но к состраданию примешивалось и некоторое чувство превосходства, ведь я уже больше них знала о функционировании лагеря, а следовательно, имела преимущество. Порой это оказывалось лишь заблуждением, ведь иногда заключенные возвращались в Данбери после нарушения условий досрочного освобождения. В этом случае они, как правило, шли прямо в кабинет куратора и просили определить их на ту же койку к той же соседке, что была у них в прошлый раз. Я знала, что до двух третей освобожденных в конце концов возвращались за решетку, и это всегда меня поражало, ведь я обратно в тюрьму не собиралась ни за какие коврижки. Никогда. И все же… никто не удивлялся, когда в Данбери снова появлялись знакомые лица.

Тех, кто сдавался добровольно, отличить было несложно. Они, как правило, были белыми, происходили из среднего класса и казались до смерти перепуганными. Я спрашивала себя: неужели и я была такой же взвинченной? А потом несла им лишние шлепанцы для душа и зубную пасту, которые специально для таких случаев хранила в своем шкафчике.