Сухбат Афлатуни - Муравьиный царь

Михалыч ехал уже полчаса. Полз, а не ехал. Метель началась почти сразу после выезда. Хорошо еще, не слишком густая, дорога не исчезла. Но все равно звиздец средней степени тяжести, как шутил его шеф Палыч, теперь уже бывший. Снегоочистители еле успевали сметать со стекла. Михалыч покусывал губу изнутри и ругал себя, что не заночевал в монастыре. Устал ведь, спина каменная. Еще метель эта. Не остался из вредности, обычной колыхаевской вредности. Не знал, как поступать в чужом месте. Главное, домой тянуло, особенно когда выяснилось про Лену. Сразу хотелось броситься за руль и ехать. Приехать, обнять с порога и поцеловать в теплые губы. Целоваться ведь по-человечески она его научила, до нее он только губами тыкался. Потом она поставит чайник, а он будет стоять сзади и смотреть, как кипит чайник, как из него лезет пар. Потом выпьет чай с лимоном и алтайским медом, а она будет сидеть рядом. А потом наполнит ванну горячей водой, и он усядется в нее. А Лена тихо войдет и станет мылить ему шею и спину, взбивая пушистую пену.

Михалыч глянул на мобильник. Связи еще не было. Чтобы не заснуть, врубил записи Лёника, не этого, а того. Давно не слушал их. Эх, Лена-Лена… Для чего тебе этот актер был нужен? И как тебе было при нем, Михалыче, его обнимать? Даже брата не обязательно обнимать, а уж постороннего субъекта… Ну и что, что похож? Мало ли кто на кого похож, и что теперь? И где он сейчас ходит, со своими песнями? «Старый дедушка Коль был веселый король…» Да, веселый, сука… Михалыч любил эту песню, сделал посильнее звук.

На дороге, посередине ее, стоял человек. Михалыч успел тормознуть, чуть не сбив того. Выругался и сильно дернул дверь, чтоб выйти разобраться.

В лицо ударила метель, Михалыч зажмурился и поглядел вперед. Никого не было. Показалось? Да нет, он же видел. В черном пальто, вроде ватника.

Михалыч влез обратно в машину. Потер ладонью лицо. Дернулся и прислушался.

Мотор молчал. Гудение ветра было, мотора – нет. Михалыч включил зажигание. Мотор не отзывался.

– Приехали, – сказал Михалыч и вытер пот.

Взял фонарь и вылез в темноту. Быстро захлопнул за собой, чтобы не терять тепло. Поддел крышку капота и стал шарить фонарем под ней, отворачиваясь от прямого ветра.

Михалыч сидел в машине. Осмотр ничего не дал, кроме того, что сам он задубел и не мог согреться, хотя в салоне еще оставалось тепло. Просунул руку под куртку и свитер, добрался до горячего живота. Подумав, пристроил туда и вторую ладонь. Машину покачивало от ветра. Насколько еще хватит тепла? К утру станешь окорочком Буша. Выйти, попробовать костер? Под таким ветром только костер. Вон как метет…

Михалыч опустился лбом на руль. Остро хотелось спать. Вспомнил своих рыб, представил, как они выплеснулись из разбитого аквариума. Лена, наверное, собрала их с пола, пустила временно в какую-нибудь банку. Дожидайтесь, ребята, хозяина… Представил, как Лена, поглядев в темное снежное окно, ложится спать. Как еще раз десятый, наверное, набирает его номер. А может, звонит Катюхе, а та, увидев номер матери, нажимает сброс. Лена ложится в халате, потому что знает, что не заснет. И засыпает.

Мысли сползали в кучу, ладони снова замерзли. Лобовое уже замело. Как в норе, подумал Михалыч. Или как в этой… у матери в животе. Только там тепло. Тепло и нормально, все условия. А здесь…

Михалыч достал зажигалку, нажал, поглядел на огонек. Огонек слегка качался и щекотал лицо теплом. Вспомнил, полез в сумку и достал свечи. В храм он так и не зашел, думал, в следующий раз. Все они были здесь, все пятнадцать. Михалыч зажег пять и укрепил перед собой. Одна тут же упала, Михалыч поискал ее внизу и вернул на место. Остальные оставил про запас. Стал глядеть на свечи. Заметил легкий пар от своего дыхания. Но от свечей шло тепло, обтекало щеки, лоб, нос и доходило до ушей. Если подержать ладонь над огнем, тоже чувствовалось. Михалыч поставил в мобильнике побудку на через час и прикрыл глаза.

Мать, Лена, рыбы – все мешалось в одну кучу. Выплыла елка на Ленинском, уже поставленная без него, украшенная лампочками. Под ней стоял Дед Мороз и беззвучно, как рыба, открывал рот, а неподалеку плясали разные персонажи. Михалыч приоткрывал глаза, видел расплывающиеся язычки, но ничего уже не понимал. С заднего сиденья что-то сказала мать, но повернуться и разлепить губы сил не было.