Коллектив авторов - Времена и нравы (сборник)

Дабао слушал молча, выкуривая сигареты одну за другой. Услышав о том, что впоследствии судьба семьи Чжун Хайжэня наконец-то переломилась, каждый оказался на своем месте и зажили они, как мечтали, он очень порадовался за них.

Он рассеянно протянул Чжун Хайжэню сигарету, которую тот неожиданно взял, поднес огонь и глубоко затянулся.

– Я больше десяти лет не видел твоих папу и маму. Иногда вспоминаю их обоих.

– Они тоже часто о тебе говорят, все время хотят вернуться проведать тебя.

– Они ведь сюда приехали, наверное, сразу после Освобождения [63], да и жили тут почти двадцать лет, нужно бы вернуться, прогуляться.

– У меня были такие планы, как придет время – встречу их здесь.

Неожиданно Дабао тяжело вздохнул и сказал:

– Вот приедут они, увидят меня, неудачника, и не знаю даже, как к этому отнесутся.

– Какого тебя неудачника? Разве твоя жизнь не хороша?

– Такая жизнь – хороша? Глупости говоришь, всю жизнь неудачником был, кое-как прожил половину своего века и даже работой не обзавелся, сам не знаю, где оно – хорошо.

– Хорошо там, где свобода! Хорошо там, где большое пространство для развития!

– Ты сейчас по-иностранному говоришь. Я не понимаю.

– Не понимаешь ничего из этого?

– Не понимаю.

– Слово «свобода» ты понимаешь?

– Понимаю. Это когда я могу прокормиться, полагаясь на свое мастерство и силы, и делаю что захочу. Хочу не делать – не делаю, хочу сделать больше – делаю больше, хочу сделать меньше – притормаживаю, и никто мне не указ ни на земле, ни на небе, все от меня зависит. Конечно, это свобода.

– Разве это не хорошо?

– Но если положения нет, то ты не человек! Про пространство для развития и говорить тогда нечего.

– Ты сейчас начал ерунду нести. Есть положение или нет, будешь ты человеком или нет, это не зависит от какой-либо профессии, это зависит от натуры самого человека. Тебя, Ван Дабао, я знаю, и натура твоя такова, что чем бы ты ни занимался – тебя все уважают, никогда на себя позор не навлечешь.

– Настоящий заместитель начальника уезда – умеешь красиво говорить.

– Я правду говорю. – Чжун Хайжэнь захотел еще сигарету, после чего продолжил: – А что до этого пространства для развития, то оно тоже находится в тебе самом. Если хочешь довольствоваться тем, что есть, и стремиться только к тому, чтобы сытно поесть и тепло одеться, то этого легко достичь. Если же хочешь развиваться, то тут можно и великие дела сделать. Все дело в характере.

– Не хочу делать великое. Я и не смогу.

– Ты совершенно способен на великие вещи, если только поставишь перед собой такую цель.

Дабао неожиданно рассвирепел и сказал со злостью:

– Ты не знаешь, я из поколения неудачников, мне столько лишений пришлось пережить! Я такой высокий, метр восемьдесят с лишним, а со мной такое сделали, что перед людьми головы не поднять и за спиной у них не выпрямиться. Я знаю, что судьба моя такая. А раз уж судьба, то быть неудачником до самого конца, и черт с ним. И не будет больше никаких других соображений.

– Да что же ты такие глупости несешь, – мягко сказал Чжун Хайжэнь. – Нам по сколько лет-то сейчас? Чуть больше тридцати. Что это за «наше поколение, наше поколение», о котором ты все время твердишь? Наше поколение – оно ведь долгое. И раз уж на то пошло, разве я меньший неудачник, чем ты? Только чем больше было неудач, тем больше я сопротивлялся. Я всегда помнил, как мы в детстве любили говорить: засохшее собачье дерьмо когда-нибудь снова увлажнится, будет и на нашей улице праздник. Никогда не нужно терять присутствие духа. И что, разве сейчас я не стал человеком?

– Куда мне с тобой сравниться!

– Ты сильнее меня. У тебя много лучших, чем у меня, предпосылок, только сила сопротивляться невзгодам до моей не дотягивает. Жить и быть человеком – как уж тут без неудач обойтись. Но что такое неудача? Это напильник. Она может затупить лезвие человека, а может сделать его острее. Ты помнишь, когда мы в школе учились, наш баскетбольный тренер Хуан Чжифу любил повторять: «Силой воли можно повергнуть и Лэй-гуна… [64]»

– Не упоминай о нем при мне! – вновь рассвирепел Дабао.

Чжун Хайжэнь замолчал, удивившись неожиданной вспышке ярости. У него появилось смутное подозрение, что между Дабао и Хуан Чжифу произошло что-то плохое.

Сейчас Хуан Чжифу был начальником уезда.

– Почему? – спросил он, поглядев на него через плечо.

– Это плохой человек, как слышу о нем – аж пригорает! – ругнулся Дабао, ерзая по скамейке так, что она жалобно скрипела.