Владимир Медведев - Заххок (журнальный вариант)

Ахмад сказку продолжает, я с темного пустого двора глаз не свожу.

Слышу, внизу дверь открывается. Кто выходит, сверху не видно. Та, что вышла, в полутьме двор пересекает. Женщина. Различить трудно, но сердце колотится, подсказывает: Зарина! Афтобы в руке нет. «Наверное, кипяток в дом принести послали», — надеюсь.

Зарина к кухне идет, под навес входит. Навес ее наполовину от взгляда перекрывает: голова и плечи не видны, только подол платья вижу. В полусвете красное платье черным представляется. Зарина у очага останавливается, стоит. Свет от очага края платья красным отсветом обрисовывает.

Зарина в правый угол кухни идет, рядом с большим глиняным ларем присаживается. Теперь почти всю вижу, навес только голову закрывает. Зарина из-за ларя что-то достает, а что достала, разглядеть не могу — вдали от очага совсем темно. Выпрямилась — опять только подол от пояса до изоров, едва из-под длинного платья выглядывающих, и туфель вижу. К очагу возвращается. Перед огнем стоит.

«Не стоит ей на пламя долго смотреть, — думаю. — Плохие мысли решимость укрепят, над разумом верх возьмут…» Хочу окликнуть, не решаюсь. Ахмад услышит, дурную славу распустит: «Жена Зухуршо с деревенщиной спозналась».

Зарина к очагу нагибается. Теперь руки ее вижу, огнем освещенные. Из кучи хвороста, что подле очага лежит, ветку вытаскивает, конец ветки к огню подносит.

Я смотрю, поверить не могу.

Зарина горящую ветку из очага вынимает. Вскакиваю, к краю крыши бегу.

— Эй, Тыква! Куда?! — Ахмад кричит.

На землю прыгаю. Смотрю, вижу: Зарина перед очагом стоит, красное платье красным огнем пылает. К ней бегу. Слышу: Зарина кричит. Страшно кричит — сердце мне, как ножом, режет. Платье пылает.

Что делать?! Весь двор, пламенем освещенный, разом вижу. Справа, на стене конюшни попона висит. Туда бросаюсь, тяжелую попону обеими руками хватаю, с жерди, на которой висит, срываю, к Зарине бегу, на ходу попону распяливаю. Попону на Зарину набрасываю. Зарина кричит, бьется. Обеими руками Зарину обхватываю, попону к ней прижимаю. Подол платья горит, пылает. Зарину крепче обхватываю, от земли приподнимаю, на пол кладу. Куртку, пуговицы обрывая, рывком распахиваю, сбрасываю, Зарине ноги укутываю.

Рядом Ахмад:

— Что такое?! Что случилось?! — кричит.

— Куртку снимай! — кричу. — Воду неси!

Слышу: где-то женщины кричат.

— Ой, вайдод! — кричат.

Ходжигон. Одинадцать тридцать две. Отпускаю водителя, вхожу во двор мулло Раззака. Кроме кур — никого. Кричу:

— Эй, есть кто?!

Выбегает мальчик, сын мулло:

— Ас салому…

— Умыться.

Вхожу в мехмонхону. Прислоняю автомат у входа. Разуваюсь. Сбрасываю робу, несвежую рубаху. Чистая аккуратно сложена и оставлена справа от порога. Мальчик осторожно стучит в дверь. Выхожу. Мальчик поливает из кувшина. Четыре раза — чтоб вымыть руки. Три раза — сполоснуть лицо. Всего семь. Показываю: на шею и спину. Льет. Подает полотенце.

— Скажи женщинам, чтобы вечером воды нагрели. Искупаться.

Возвращаюсь в мехмонхону. Надеваю чистую рубаху. Принесут еду, перекушу и, может, слегка покемарю. Умаялсяза эти дни. Зато косяк, который упорол Зухуршо, выправил. Мои бойцы прибыли до того, как блатные успели залить кишлак кровью по самые крыши. Гург, их главный пахан, отсутствовал. Взводный дал неточную информацию — Зухуршо послал туда не Гурга, а Рауфа. Гнусная тварь, не уступит Гургу. Он и руководил весельем, пока мы не остановили. Но и местные не овечки. Пришлось действовать на два фронта. Разбираться сначала с блатными, потом с местным населением. Обломали рога и тем, и другим. Миротворческие, мать его, войска…

Одинадцать сорок пять. В дверь стучат. Калоша. Мой осведомитель. С докладом о минувшем периоде.

— А, Даврон! Как доехал? Как здоровье?..

И прочая мудотень. Не выношу эту манеру.

— Муму за хвост не тяни. Доложи обстановку.

— Нормальная обстановка.

— Происшествия?

— Не было происшествий. Все хорошо.

— Зухур?

— Тоже хорошо. Только огорчается, наверное.

— С чего это?

— Жена сгорела.

Сразу не врубаюсь:

— Чья жена?

— Зухуршо жена.

— Курбонов, чушь не пори. Объясни четко — что значит сгорела?

— Керосин на себя вылила…

— Нечаянно, выходит, облилась.

— Нет, зачем нечаянно?! Нарочно. Потом подожгла.

Не испытываю абсолютно никаких эмоций. Вероятно, реакция запаздывает. Или смерть Сангака опустошила резервы, а новых не накопил.

— Жива?

— Была. Сейчас не знаю. Они не говорят.