Юлиу Эдлис: Черный квадрат

И вновь схватил себя за рукав: а сам-то хорош! Опять одного себя жалеешь, опять по одному себе крокодиловы слезы льешь, страус, ренегат, себялюбец чертов!

Он решительно, словно надумав начать жизнь сначала, с белого листа, спустился, держась за перила, с платформы и торопливо, оскользаясь на усыпанной влажными осенними листьями тропинке, пошел назад.

Собака деловито, будто того только и ждала и наперед знала, куда и зачем, потрусила за ним, аккуратно обходя лужи. А Рэм Викторович все удивлялся и удивлялся на самого себя, что ему никогда не приходила в голову такая простейшая мысль, как завести собаку или на худой конец хоть кошку. «Ты так давно, — не давал он себе спуску, — освоился с тем, что, кроме тебя, на даче да что там на даче, во всей твоей незадавшейся жизни! — нет ни одной живой души, так привык, что ни о ком не надо заботиться и тревожиться, так уютно угнездился в своем одиночестве, что откуда бы этой мысли было взяться?! Ты и словцо оправдательное ввел про себя в оборот, щеголяешь им перед самим собою: «самодостаточный», а на поверку цена тебе — грош. И боишься, что заведи ты, скажем, хоть и собаку, так сразу же и появится опасная брешь в возведенной из трусливого себялюбия, тщательно и осмотрительно, крепостной стене этого выбранного, как ты был до сих пор уверен, добровольно, в трезвом уме и твердой памяти, никто под локоть не толкал, способа коптить небо…»

Собака забежала вперед, и теперь со стороны могло показаться, что не она идет за ним, а, напротив, он следует по пятам за нею в одном ей известном и безошибочном направлении. Несомненно, глядел он ей вслед, дворняга дворнягой, а что-то в ней есть независимое, этакое чувство собственного достоинства, что ли. Бездомная бродяжка, наверняка оголодавшая, а ведь глядит на меня без искательства и не виляет холуйски хвостом, как полагалось бы потомственной дворняге… И — не боится меня. Может быть, даже ничего на свете не боится, неведом им, собакам, тот вечный, неистребимый, привычный и как бы само собою разумеющийся страх — перед чем? перед кем? за что? — в котором я прожил всю жизнь, полагая, что иначе было и нельзя…

«А боялся ты просто-напросто, — вспомнились ему слова Нечаева, — быть самим собою, каков ты есть, а ведь это проще пареной репы, если задуматься…»

У калитки дачи собака остановилась, оглянулась на Рэма Викторовича, словно ожидая не просто согласия, а приглашения по всей форме, чтобы потом не могло быть на этот счет никаких кривотолков.

Рэм Викторович приподнял скобу, открыл калитку и подождал, пока собака пройдет впереди него. Потом закрыл калитку, проверил запор и пошел вслед за псом в дом.