Эмбер Смит - Такой я была

– Да как ты можешь даже предполагать такое? Разумеется, она врет! – У Кейлина такой вид, будто он готов кинуться на меня через стол.

– Но ведь людей не арестовывают просто так, без причины, и ты сам только что сказал, что она не похожа на лгунью, – замечаю я.

– Нет, я сказал, что не понимаю, зачем ей врать, а не что она не похожа на лгунью! Мало ли что ей в голову взбрело, Иден? Вдруг она решила выдумать эту мерзкую историю, потому что ей стало стыдно? Потому что она порвала с парнем, а потом сама же с ним и переспала. Так делают только законченные шлюхи.

– Кейлин, мы за столом так не выражаемся, – с ласковым укором напоминает Ванесса.

Но брат делает вид, что не слышит ее. Он смотрит на меня и цедит сквозь зубы:

– Кому как не тебе знать, как это бывает.

Я широко открываю рот. То ли от шока, то ли потому, что мне хочется ответить ему немедленно. Я забываю все слова, не могу ни дышать, ни чувствовать, но мой голос начинает жить своей жизнью, и слова сами срываются с языка. Самые подходящие к этому случаю слова.

– Пошел ты.

– Сама пошла! – моментально реагирует Кейлин.

Коннер ударяет кулаком об стол. Ложки в тарелках гремят. Мое сердце гремит.

– Хватит уже, довольно! Какая муха вас укусила? Немедленно заткнитесь, оба! – Он по очереди тычет в нас пальцем.

Кейлин отталкивает стул и выбегает из кухни.

Я следую его примеру, бегу в свою комнату и громко захлопываю дверь.

А потом сажусь на пол, прислонившись к кровати. Откидываю голову на матрас и закрываю глаза. Я больше не могу делать вид, что со мной этого не случилось. Я больше не могу держать это в себе. В моей голове что-то лопается – как будто прорывает плотину.

Как все было: я проснулась оттого, что он взбирался на меня и прижимал коленями мои руки. Сначала я решила, что это шутка – несмешная, но все-таки шутка. Открыла рот и попыталась заговорить, но успела произнести лишь «ч-ч-чт…» – желая сказать «что?» Что, что, что происходит? Что ты делаешь?

Но он тут же зажал мне рот рукой, чтобы мать с отцом ничего не услышали. Они и не услышат: часы на прикроватном столике показывают 2:48. Мы оба знаем, что они крепко спят в противоположном конце дома.

Это оказалась не шутка.

Он впился мне в губы, а его пальцы сомкнулись на моем горле.

– Ни звука, ни звука, – шептал он. И я не издала ни звука. Я молчала. Дура, дура, дура.

2:49. Он снял с меня трусы-«недельку» и бросил их на пол. Почему-то даже тогда я еще не поняла, что происходит. Потом он задрал мне ночнушку – мою любимую, с дурацкими спящими собачками, – и я услышала, как порвался шов там, где распустилась нитка. Он задрал мне рубашку до самой шеи так, что я осталась голой – голой и нескладной. И край рубашки затолкал в рот, прямо в горло. Я начала давиться, но он все заталкивал рубашку в рот, все дальше и дальше, пока дальше уже было некуда. Я не понимала, зачем он это делает, пока не попробовала закричать. Я кричала, в этом не было сомнения, но не издавала ни звука. Звук был как из глубины.

У меня получилось высвободить руки, но я не знала, что с ними делать. Я бессмысленно размахивала ими, ударяя куда попало. Дурацкие руки. Его тело было твердым, как стена, шлеп-шлеп ладонями – и я снова прижата к кровати. Где тот прилив адреналина, который якобы наделяет людей сверхчеловеческой силой? Тот, что позволяет старушкам поднимать автомобили и доставать из-под них детей? Мне его не хватило, даже чтобы вырваться. Бессмысленная, глупая попытка.

– Прекрати, – предупредил меня он и прижал мои руки к кровати, впился коленями в бедра, всем весом нажал на коленные чашечки, пока не расплющил меня и мне не показалось, что у меня крошатся кости. Тогда я думала, что это больно. Но я еще ничего не знала о боли.

Он дрожал всем телом. У него дрожали руки оттого, что он пытался меня держать, дрожали ноги, потому что он пытался втиснуться между моих ног, расположиться и сделать то, что даже в тот момент я все еще считала невозможным.

– Черт, – прорычал он мне в ухо – в ее ухо, в ее ухо. – Лежи тихо, а то я… давай уже, а то я… богом клянусь, – выдохнул он.

Мне было все равно, как он закончит свою угрозу, потому что это не могло быть на самом деле, этого не происходило, не происходило, не происходило. Это не могло быть по-настоящему. Это кто-то другой; не я. Это кто-то другой. Я пыталась сжать ее ноги. Я правда пыталась – ноги дрожали от напряжения. Но в 2:51 он их раздвинул.

Каркас кровати скрипит, как ржавые качели, покачивающиеся вперед-назад. Стонет, как дом с привидениями. И что-то разбивается, как стекло. Разбивается внутри тебя, и маленькие осколки этого страшного разлетаются и попадают в вены, а по венам – прямо в сердце. Следующая остановка – мозг. Я пыталась думать о чем угодно, о чем угодно, только не о том, как это больно.