Эмбер Смит - Такой я была

– Тихо. – Он накрывает меня одеялом. – Даже знать не хочу, как ты добралась до дома, с кем и где была и чем занималась! – сердитым шепотом отчитывает меня Кейлин.

– Замолчи. – Я закрываю уши. По крайней мере, мне кажется, что я это говорю.

– Ты пришла домой и вырубилась прямо на пороге, Иди! Предки ничего не знают. Они уже спят.

– Уходи, – хнычу я.

– Тебе надо проспаться.

И снова становится темно.

– Мара, привет! – К нашему столу в библиотеке подходит Камерон. Садится и мельком смотрит на меня. Я в наушниках, и он даже не утруждается заговорить со мной. Но я киваю ему в знак приветствия и уменьшаю громкость до минимума, чтобы подслушивать их приглушенный разговор. При этом я рассеянно пролистываю толстенное пособие по подготовке к Академическому оценочному тесту. Его принесла мисс Салливан, заметив, что я не готовлюсь, а читаю журнал. После зимних каникул вся школа просто помешались на этом тесте. Все вдруг стали такими серьезными, аж жуть: ходят, хлещут энергетики и переоценивают ценности.

– Привет! – отвечает она и, кажется, улыбается всем телом.

– Что делаешь? К тесту готовишься?

– Пытаюсь. – Она вздыхает и роняет голову на руки. – Кошмар! – Учебник захлопывается, и она теряет свою страницу.

– А не хочешь вместе заниматься? – спрашивает он. – Какие у тебя планы на завтрашний вечер? Ко мне Стив придет, будем готовиться. Ты тоже приходи. Получится учебная группа. Будем морально поддерживать друг друга, – парень смеется. – И она пусть приходит, если хочет, – он кивает в мою сторону. Я переворачиваю страницу.

– Спасибо за предложение, но у меня на вечер планы. У нас обеих. Наверное. Мы с этим парнем Алексом идем на вечеринку, так что… – При Камероне Мара отзывается об Алексе не иначе как об этом парне. А Камерон с каждым упоминанием о нем все заметнее морщится. Мара точно знает, что делает, как и я знаю, что делаю. Почти всегда.

Я поднимаю глаза. Камерон просто смотрит в глаза Маре и молчит.

– Что? – невинно спрашивает она.

– Когда тебе это надоест, дай мне знать. – Он встает и на секунду кладет руку ей на плечо, а потом уходит. Мара оборачивается и провожает его взглядом.

Я снимаю наушники. Она поворачивается ко мне; глаза круглые, как блюдца.

– О боже, – шепчет она и хватает меня за руки, – что это было? Ты поняла?

– Ну да.

– И что мне теперь делать? Пойти за ним? Он на меня сердится? – Мара тараторит. – Догнать его?

– Нет, не догоняй. И он не сердится, а просто ревнует. – Я улыбаюсь. – Мои поздравления.

– Что? – она растерянно смотрит на меня.

– Брось, разве ты не с этой целью все время твердила про Алекса? – Я закрываю учебник – этот разговор явно займет остаток урока, если не остаток моей жизни. – Чтобы Камерон приревновал?

– Нет. То есть не совсем. Конечно, в каком-то смысле… – Подруга задумывается и расплывается в улыбке. – А ведь это хорошо, да?

– Учитывая, что ты уже три года в него влюблена и он наконец отреагировал – да, я бы сказала, неплохо, – смеюсь я.

– Отреагировал, – восторженно повторяет она.

Никогда бы не подумала, что в пятницу вечером окажусь в гостях у Камерона, в его гостиной, с его родителями, приносящими нам напитки и закуски, и путающейся под ногами ши-тцу. И уж точно никогда бы не подумала, что Камерон с его пирсингом, панкготическим прикидом, знаменитыми синими волосами и потайными татуировками (Мара клянется, что они у него есть), окажется ребенком из образцовой семейки.

Мы сидим по-турецки на гигантских пуфах за большим круглым журнальным столиком из полированного дерева, я – напротив Камерона. Это его мама настояла, чтобы мы уселись на эти пуфики. Мара уходит в туалет – наверное, хочет в десятый раз нанести блеск для губ. Я оглядываюсь: обстановка в гостиной самая что ни на есть традиционная. На стене над диваном – картина с изображением мирно проплывающего под мостом кораблика, повсюду нежные нейтральные цвета, ваза с букетом бледно-желтых тюльпанов на маленьком столике, чье единственное предназначение, видимо, в том, чтобы быть подставкой для вазы с букетом бледно-желтых тюльпанов.

Мне в ладонь утыкается маленькая мордочка.

– Как ее зовут? – интересуюсь я у Камерона.

– Дженни.

– Почему именно Дженни? – Я удивлена, что он выбрал такое простое и милое имя, удивлена, что у него собака такой милой породы, но больше всего меня удивляет, что у него в жизни все так мило и чинно.

– Не знаю, – отвечает он. – Наверное, потому, что когда мы ее завели, мне было восемь и я был влюблен в девочку по имени Дженни. Ничего лучше не придумал. – Он пожимает плечами.