Эмбер Смит - Такой я была

– А сам не догадываешься, Кейлин?

Это заставляет его замолкнуть. Он тихо качает головой, как будто пытается отогнать промелькнувшие мысли, стереть их, как надпись на грифельной доске.

– Слушай, – произносит брат, – не знаю, что с тобой творится, но если станешь продолжать в том же духе, у тебя будут неприятности.

– Убирайся вон из моей комнаты, – абсолютно спокойным голосом говорю я.

– Иди, пообещай, что хотя бы будешь предохраняться. Вы же пользовались…

– Кейлин, прошу, я же не полная идиотка.

– Я просто беспокоюсь, Иди, – говорит брат каким-то уж очень озабоченным тоном.

Его искренность выводит меня из себя.

– Ах, значит, теперь ты начал беспокоиться? – Вспыхнувший в груди огонь охватывает все жизненно важные органы, окутывает густым черным дымом сердце и легкие. – Сейчас самое время, чтобы начать беспокоиться, – цежу я сквозь зубы. – Большое спасибо, но мне это уже ни к чему!

– О чем ты?

Но я уже сболтнула лишнего.

– Беспокойся лучше о себе. – Мне стоит больших усилий не добавлять «придурок» в конце каждой фразы. – И не лезь не в свое дело. – Придурок. – Я сама о себе позабочусь, ясно? – Придурок. – Уходи. Вон. Сейчас же!

Он поднимает руки и встает. У двери оборачивается, смотрит не на меня, а мимо, и произносит твердо, решительно:

– Знаешь, я тебя не узнаю.

И уходит.

А я закрываю дверь, запираю замок, отпираю, еще раз запираю и для верности дергаю за ручку.

– Эй, – шепчет мне на ухо мужской голос, – говорят, ты горячая штучка.

Я оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с этим парнем. Я его помню – он из баскетбольной команды. Стоял рядом с Джошем на этом самом месте в тот день в коридоре, когда Джош передал мне записку. Но он не один – их двое. Второй мне тоже знаком – старшеклассник, не баскетболист, но из компании Джоша. Этот похож на модель из каталога одежды для спорта и отдыха – мышцы не подтянутые и сухие, как у спортсменов, а выпуклые, литые, будто он все свободное время проводит в тренажерном зале.

Первый учебный день после зимних каникул. В коридоре больше никого. Уже поздно, уроки закончились, а я помогала мисс Салливан регистрировать новые книги.

– Что ты сказал? – отвечаю я, надеясь, что, возможно, его не расслышала.

– Я сказал, что ты любишь покувыркаться, да? – Парень из баскетбольной команды пытается коснуться моей щеки. Я начинаю пятиться назад, захлопываю шкафчик, надеваю рюкзак и иду к выходу. Кожа горит и чешется, а перед глазами вспыхивает сигнал: ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ ОПАСНОСТЬ.

Второй – красавчик со страниц каталога – бросает мне вслед:

– Не убегай. Мы просто хотели кое о чем тебя спросить.

– Да, о чем? – резко отвечаю я, пытаясь казаться храброй, спокойной и крутой. А сама как можно быстрее шагаю по коридору к выходу.

Красавчик отвечает:

– Думали, ты согласишься сыграть в нашем фильме.

– Понимаешь, мы тут небольшое кино снимаем, – вступает баскетболист. – Ходят слухи, что ты очень опытна в этом… эээ… жанре. Вот и решили взять тебя на главную роль.

Человеческий мозг – поистине уникальный орган. Несмотря на тошнотворные мысли, которые возникли в этот самый момент, в глубине души я поражена, что этот тупица знает слово «жанр» и употребил его правильно.

– У тебя отличные рекомендации, между прочим, – добавляет красавчик и покатывается со смеху.

Я ускоряю шаг, потому что мне становится страшно. Иду как можно быстрее, не переходя на бег, но ноги тяжелеют с каждым шагом. Двое моих преследователей не отстают, гогоча у меня за спиной.

– Погоди, ты что, изображаешь недотрогу? А я слышал, что ты как раз не прочь, чтобы тебя потрогали. – Баскетболист смеется и нагоняет меня. Красавчик встает по другую руку. – Да брось, – продолжает баскетболист, – ты разве не хочешь прославиться? Делать все то же, что и обычно, но только за деньги? Ты станешь звездой!

Черт, хоть бы уборщица по пути повстречалась – когда нужно, в коридоре, как назло, никого!

– На самом деле мы шутим. Нет никакого кино. Но знаешь, – красавчик обнимает меня, накручивает на палец прядь моих волос и шепчет мне в ухо, – если разрешишь тебя трахнуть, я буду нежен.

И они снова начинают гоготать.

А я слышу голос Кейлина: они тебя с потрохами сожрут и выплюнут… Таких:, как ты. Таких, как я, сказал он. Красавчик облизывается, как будто действительно готов меня сожрать. А я – ну почему я не кричу? Почему не кричу во весь голос, не убегаю, не даю отпор? Они, конечно, ничего не сделают – мы же в школе, в общественном месте. Кто-то может увидеть, услышать – правда, я никого не вижу, но должен же здесь быть хоть кто-то? Так? Мое сердце готово взорваться, разлететься на куски. Пуля, застрявшая внутри, вонзается глубже и наносит новые раны. Как такое возможно? Почему я это позволяю?