Патрик Рамбо - Шел снег

Беседа протекала в восторженных тонах: Его величество говорил о своей любви к Польше, сенатор выражал свое восхищение императором. Тем временем берейтор запряг лошадей. Путники перегрузили в сани шубы, оружие и немного багажа, на который было отведено совсем мало места. В любом случае, их съестные припасы перемерзли, а бутылки с шамбертеном полопались от мороза.

Переводчик занял место рядом с Себастьяном напротив императора и Коленкура. Рустам и берейтор должны были следовать за ними в маленьких санях. Так, без эскорта, в неудобной, но быстрой карете на полозьях они направились к мосту и вскоре переправились через Неман — границу Великого княжества Варшавского. Все молчали. У реки они думали об одном и том же. В самом начале кампании, 23 июня — накануне вторжения на русскую территорию — Наполеон решил лично провести рекогносцировку брода. В черной треуголке и форме польского шволежера он поскакал к реке, как вдруг из под копыт его коня Фридланда выскочил заяц. Конь от неожиданности встал на дыбы, и его величество, не удержавшись в седле, упал на пшеничное поле. Бледный как полотно, он встал еще до того, как к нему примчались на помощь. При этом происшествии присутствовали Коленкур и Бертье. Эта история получила огласку, пошли пересуды, и многие увидели в том случайном падении дурную примету. Шесть месяцев спустя, в декабре, переправляясь через Неман в обратном направлении, император, как ни странно, улыбался.

С белыми от инея заросшими лицами, в оборванной, как у нищих, одежде д’Эрбини и Полен шли по темным извилистым улочкам Вильно. Не останавливаясь, они миновали несколько кабачков старого города с его церквями и колокольнями. То были первые заведения, на которые набросилась растянувшаяся на многие километры армия оборванцев, и умиравший от жажды и голода Полен зароптал.

— Дальше, — сказал капитан, — будут магазины, кафе и жители, которые примут нас.

— А как они нас примут? Дубинками?

— Ты мыслишь, как бродяга!

— Разве кто-нибудь примет нас на постой — грязных, завшивленных оборванцев?

— В таком виде, быть может, и нет, но перед украшениями из жемчуга, что замотаны в тряпках на моих сапогах, устоять не смогут. Мы купим все необходимое, чтобы вернуть себе нормальный облик.

— Да услышит вас небо, господин капитан.

— Оставь в покое небо, святоша! Какой трактирщик посмеет выгнать офицера, который платит?

— Трактирщик из разбойников.

— У меня пока еще есть сабля.

— Сила и победа уже не на нашей стороне, господин капитан.

— Помолчи, бездельник.

Пар от их дыхания замерзал и превращался в мелкие кристаллики льда, оседавшие на усах и щетинистых подбородках. Действительность не давала повода для оптимизма. В сложившейся обстановке капитан и его слуга могли рассчитывать только на самих себя. Как только стало известно об отъезде императора, беспорядок перерос во всеобщий хаос. Растерянность поселилась даже в сердце гвардии — среди драгун и гренадеров. Никто никому уже не подчинялся. Немцы, хорваты, испанцы, итальянцы бросились врассыпную. Какие-то подонки наряжались казаками, чтобы наводить страх и грабить бывших товарищей по оружию. А в поле осталось множество замерзших тел в новой форме из числа двенадцати тысяч виленских рекрутов, что шли на выручку отступающим армии. После теплых казарм они не смогли приспособиться к бивачной жизни и жестоким морозам.

Д’Эрбини и Полен видели, как при их приближении закрывались ставни домов. Капитана это не удивило.

— Гражданские всегда опасаются военных.

— Господин, на площади неаполитанские всадники!

— Ну что ж, упрямец, давай остановимся у них.

— Такое впечатление, что они уезжают…

— Да, да, уезжают. Они все уезжают, — произнес статный мужчина в меховой гренадерской шапке, которая делала его еще выше. На нем был кожаный редингот на меху и новые сапоги на толстых подошвах; его зычный, немного манерный голос слегка приглушал меховой воротник, который до самых глаз закрывал лицо незнакомца.

— Объяснитесь, — потребовал капитан.

— Они все бегут как крысы: губернатор, интендантская служба, казначейство, и даже Неаполитанский король. В наших интересах последовать их примеру, однако мне знаком ваш голос. У меня память на интонацию. Вы лейтенант д’Эрбини.

— Капитан, сударь.

— У вас была такая красивая каска с тюрбаном из меха пантеры.

— Из нерпы. Но кто вы?

— Разве вы не слышите? Я артист, господа!

— Догадываюсь, — сказал изумленный капитан, узнавая по пафосной речи трагика Виалату.