Патрик Рамбо - Шел снег

Гренадер в плаще с лисьим воротником открыл сундук и стал выкладывать на кровать чистую одежду. Виалату предложил капитану и слуге свои услуги в качестве брадобрея, но для начала попросил их избавятся от своих кошмарных обносков.

— Вы играете все роли? Даже роль брадобрея?

— Все роли, капитан, — с гордостью ответил Виалату. — Говорят, что у актеров нет своего лица, потому как, играя разные роли, они теряют собственный характер, данный им от природы. Говорят, что они становятся двуличными, так же, как жестокими становятся врачи, хирурги и мясники. Полагаю, что люди принимают причину за следствие. Актеры не способны играть разные характеры, если у них нет своего собственного.

— И что же это значит? — спросил капитан, снимая рубашку, в которой резвились полчища вшей.

— А то, что я могу стать, кем захочу, одев подобающее одеяние. Я особо подчеркиваю истинность высказанной мысли, поскольку принадлежат она господину Дидро.

— Не знаю этого типа.

С улицы послышался нарастающий людской гомон. Круглая площадь заполнялась возбужденным гулом толпы, которая крушила на своем пути запертые двери и ставни. Пережившие лютый холод и голод люди грабили лавки, винные погреба, кофейни и склады, пили вино из трактиров. Перекрывая многоголосый гул, с восточной окраины города доносилась канонада: войска Кутузова начали наступление.

— У нас больше нет времени, — констатировал Виалату. — Загружаемся в генеральскую карету!

Виалату бросил капитану одежду, которую тот разделил со слугой. Пока они переодевались, остальные заворачивали тело генерала в простыню и готовились выносить его. «Он еще может пригодиться», заметил великолепный в роли режиссера Виалату. И добавил: «Хороший человек…»

— Спасибо, генерал, — сказал, обращаясь к покойнику Виалату, — однако ваше путешествие на этом завершается.

— Спасибо за сапоги и меха, — продолжил д’Эрбини, — мы их получили благодаря вам.

— Стоило заиметь экипаж, как тут же приходится с ним расставаться, — вздохнул Полен.

— Ты можешь предложить что-нибудь лучшее, нахал?

В тот день, 10 декабря, сотни беженцев бросали повозки у подножия Понари — крутого обледеневшего холма, вершина которого скрывалась в тумане. Они карабкались чуть ли не на четвереньках по краю дороги, цепляясь за кусты и камни. Попутчики мертвого генерала собирались последовать их примеру. Прежде чем покинуть карету, они надели под свои утепленные плащи по пальто, затем молчаливо простились с генералом-покойником и его спасительным мундиром с золотыми галунами.

— Как бы то ни было, — с сожалением сказал капитан, — я хотел бы знать его настоящее имя.

— Он, возможно, вовсе не генерал, — позволил себе замечание Полен.

— Вы правы, — подхватил Виалату, — в основе действий лежит костюм, я всегда это говорил. Даже я в этой меховой шапке и эполетах становлюсь смелее.

— Это мог быть и штатский, переодевшийся в мундир, чтобы было легче бежать.

— Однако мундир настоящий.

— Вы еще долго будете трепаться?

— Мы уже идем, господин капитан.

— Проходите вперед, капитан, вы у нас старший по званию…

Трескучий мороз не располагал к беседам, и разговор оборвался сам собой. Подъем по склону холма превратился в настоящее испытание, корка льда превратила его в неприступную крепость: на ледяном зеркале ноги скользили и разъезжались в разные стороны. Капитан и его спутники прошли мимо множества сцепившихся между собой пустых повозок. Среди них были и три фургона финансовой службы армии, и из них какие-то люди вытаскивали небольшие, но тяжеловесные опечатанные бочонки. Поднять его можно было лишь совместными усилиями нескольких человек. Грабители так и делали: они сообща поднимали бочонок и бросали на лед до тех пор, пока он не раскалывался. И когда вожделенные золотые луидоры с ласкающим слух звоном сыпались на дорогу, мародеры набрасывались на добычу, набивали монетами карманы, солдатские ранцы, горстями сыпали за пазуху. Все попытки офицеров пресечь грабежи были тщетны…

Гренадеры и Полен, которые, благодаря виленской графине, теперь не походили на оборванцев, вопросительно взглянули на капитана. И, поняв друг друга без слов, они бросились в гущу свалки, взобрались на одну из повозок и сбросили на лед притянувшийся им бочонок. После нескольких ударов об землю клепки бочонка разошлись, и золотые монеты ручьем потекли в снег.

Жадных до казенных денег было немало, однако золота хватало на всех. В самый разгар грабежа Полен, вдруг онемев от ужаса, локтем ткнул капитана в бок и глазами показал на русских казаков, которые неслись к расхитителям. Для некоторых жажда наживы оказалась сильнее страха смерти, другие бросились спасаться в лес.