Следующий мой приезд ознаменовался тем, что на Петра Лаврова, выходя из дома, я встретилась глазами со своим будущим мужем, Борисом Заборовым. Под осенним дождем, в светлом китайском плаще и в шляпе, он сидел на бульваре напротив нашего подъезда, и его голубые глаза внимательно смотрели на меня. Но познакомились мы только через год, в Крыму.
Еще через год я, студентка биофака, была направлена на практику в Ропшу, на Научную базу по воспроизводству невского лосося . Практика была приурочена к периоду нереста. Поздней осенью под ледяным ветром на моторной лодке мы выходили на Неву. Рыбаки вытаскивали из невода огромных рыбин, производителей . Не буду описывать не очень сложную процедуру, в результате которой через несколько дней из икринок вылупились мальки… Сегодня, насколько мне известно, нет ни семги в Неве, ни завода в Ропше.
* * *
Потом юность кончилась: я вышла замуж, в Москве родилась наша дочь, Марина, мы закончили учебу и уехали жить в Минск, родной город Бориса. Отдалился и Ленинград.
А в конце семидесятых возникло слово отъезд . Люди задвигались – эта волна подхватила и нас. Впрочем, у всех были свои резоны, свои про и контра . Я приняла идею эмиграции очень болезненно. От депрессии спасали стихи – свои и чужие. Этому времени принадлежит мой Прощальный цикл. Ленинград был далеко, почти забыт, но – оказалось – не забыт, а жил в душе всегда:
Над пилястрами точеными
Примостились птицы сизые
И химерами незлобными
Стынут, стонут под карнизами.
А внизу, равнины площе,
Залитая лунной синью,
Спит заснеженная площадь
В лучшем городе России.
…
Я под лаской твоих очей
От тебя на любом расстоянии.
Я в бессоннице белых ночей
В дни июньского солнцестояния.
* * *
В 1995 году я приехала в Ленинград , поменявший к тому времени свое имя, уже из другой жизни – из Парижа. Я приехала с сыном Кириллом на закрытие выставки Бориса, которая из Москвы, из Пушкинского музея, переместилась в Санкт-Петербург, в выставочный зал «Манеж». Это было наше первое посещение России после 15 лет эмиграции.
Остановились мы в «Астории»; наш давний друг пожелал отвезти нас прямо к ступенькам отеля, сопроводив словами: «Пусть видят, что у вас есть крыша» . Так я узнала еще одно значение этого простого слова. И еще он добавил: «Гостиница-то мафиозная», – что совершенно повергло в панику Кирилла, знакомого с фильмами о Чикаго. (По-моему, всю ночь он ждал перестрелки и успокоился только на следующий день, в Эрмитаже.) Тем не менее, бросив чемоданы, уже в сумерках мы вышли в город. Перед нами простерлось великолепие Исаакиевской площади; и ноги сами повели меня мимо памятника Николаю I до набережной Мойки и по ней – до Невского проспекта.
В 10 часов вечера на Невском не было ни души, только светились окна редких ресторанов с фантастическими меню и с такими же фантастическими ценами. Входить туда мы не решались. В Ленинграде было немало адресов, по которым нас помнили и ждали. За этими дружескими застольями возвращалась прежняя жизнь. А проснувшаяся память узнавала город, с которым связана история моей семьи. Названия , вернувшиеся из прошлого, превращались в реальность . Я знала, что во времена оные у деда был дом на Фонтанке , в котором жила его большая семья – восемь человек детей, и ее набережная уже поэтому не была для меня чужой. Так же, как и Лиговка , на которой жила когда-то бабушкина сестра – тетя Люба. Времена более близкие вернулись именем улицы Марата – адресом маминого брата. А Михайловский замок – Инженерным училищем , в котором во время войны служил мой «второй» отец, Яков Басов. И времена совсем недавние – Академией художеств, alma mater моего мужа…
В 2004 году у Бориса состоялась выставка в Русском музее, в Мраморном дворце – еще один наш приезд. И еще один. Менялись люди, но камни – силуэты домов, перспективы проспектов, имена улиц – оставались родными. Одиноким паломником шла я на Петра Лаврова – красивую массивную дверь с медными ручками заменила серая бронированная, с кодом, войти в подъезд было невозможно. (В мой недавний приезд, в мае 2014 года, и этой двери не оказалось. Вход то ли под арку перенесли, то ли во двор – на черную лестницу?) Всякий раз приходила я к светлому дому номер 9 на канале Грибоедова. Посмотрю, погрущу, уйду… В один из приездов обнаружила мемориальную доску, почти слепую . С трудом нашла – Борис Корнилов. И каждый раз мысль: не в последний ли раз я здесь? Но жизнь распоряжалась по-своему…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу