Погода в нашем городе
Дуреет год от года:
То слякотно,
То холодно;
Косит, на шпиль наколота,
Под некий старый зонт!
Когда мы будем молоды —
Случись такая мода! —
Мы сдернем это полотно
С архангельского золота
По самый горизонт!
Вот только что-то с модой этой —
Вечно не везет!
И все равно мечтал.
В этом городе
Черством, как черств
Саваоф,
У беременных плит,
У поклонных голгоф
Что-то рвется внутри,
Что-то желчью горит
И висят фонари,
И кобыла парит…
Но что-то держало этот город в оцепенении, не давало ему «воскреснуть». Что-то убило его или заколдовало навсегда. И это что-то – он сам, его проклятая нетерпеливая гордыня, превратившаяся в итоге в комок испуганных снов и закошмаренных «славных воспоминаний».
В этот вечер, когда расплетали деревья косы
И закуривал ножку козюю ветерок
Шли кого-то резать и потрошить матросы
И пускался цыганочкой пьяной лихой большевистский курок.
И глядели на это дома, и глядели люди,
И под тучами, небо закрывшими, город стыл.
Ничего больше в этой могиле 5-миллионной не будет.
Будут белые ночи над ней.
И, как ребра в гробу, – разводные мосты.
Будут тени веков,
Промелькнувших, как сон поэта,
Будут ленты судеб, словно пелены на мертвецах.
Будет рифма – инфляцией сглоданная монета
И кудрявые боги – как видеокамеры на дворцах.
Девушка сказала мне: «Что ты ждешь от Петербурга? Он уже все, что мог, сказал и сделал. „Цивилизация на пенсии“. Оставь его в покое. Поехали лучше в Москву!» Я не поехал. И она не поехала. Осталась здесь. И до сих пор, конечно, в обиде. На меня? На город? На все вообще? Не думаю, что она нашла ответ…
Нева, похожая на черный
Кисель,
И я, похожий на клоуна,
Идущего из цирка на Карусель,
Барышнями зацелованного,
В воздухе пыль, гарь, вонь,
Город речной тлеет,
Одинокая бродит в чане гармонь,
Вода на луну блеет…
И что за напутствие,
Что за китч,
В которой по счету позе…
Как ныне сбирается вещий Ильич
В Финляндию на паровозе…
Чем дальше город замирал в безвременье, тем больше напоминал прекрасного вампира, которого ты зачарованно любишь и который дарит тебе в ответ лишь бессмертные холод и пустоту. И возвращает тебя туда, откуда ты так хотел вырваться – чтобы спасти себя и его…
Золото по небу пролетело,
Смыло рукавом свинец и пыль
Тело влезло в тело —
И вспотело,
И заколыхалось, как ковыль.
…Медленно сужались междометья,
Радио хрипело о войне…
Радостно – и радостно вдвойне, —
Больше нет
Двадцатого столетья!
Некому обиды раскатать,
Некому прийти и извиниться.
Время – тать, пространство – тать
И город – тать.
Магадан, прикинувшийся Ниццей.
И душит невыносимой памятью, которая повернута к тебе каменной черной пастью с каждого эркера, из каждой подворотни, каждой ступени каждого лестничного пролета…
Вереницы вагонов, как каторжники на перегоне,
Кандалами сцепленными раскачиваясь и громыхая,
Прут через мост, над усиками испуганного трамвая,
Монотонной своей предаваясь мантре-агонии.
Что везут они? Смерть? Или жизнь? Неважно.
Жизнь – убьет и умрет. А смерть – станцует.
Кровью грязной горит предночной небосвод бумажный,
И клянут мертвяки имя господа всуе.
Вот последний вагон исчезает, и грохот гаснет.
Город так же стоит – горбатым вопросом в небо.
И куском недоеденного Блокадой хлеба
Застревает в горле комком петербургское счастье.
Что остается? Бродить по улицам. Декламировать Хармса. Проклинать империю и любоваться ампиром. Писать стихи под подушку. И снова слоняться меж петербургских домов, как между силуэтов прекрасных чужепланетных надгробий. И делать вид, что продолжаешь жить и любить.
Был солнечный день,
Но холодный.
Я грелся в машине,
Черными очками заслоняясь от солнца.
Город моей мечты давно уже стал немодный,
И я его даже разлюбил слегóнца.
Но ехал куда-то,
И встречи ждал,
И в кафе стучался.
И то, что вокруг, хоть какой-то смысл всему придавало.
10 мая (или 11?) – нет, не останется в памяти эта дата,
Не родился никто,
Не скончался,
И не вылетели даже комары из подвала.
И снова бродить. Или просто смотреть из окна. И чувствовать, что стареешь и скоро умрешь. И отдавать этой убивающей и умирающей красоте последнее – в обмен на никчемную окрыленность.
Грифон на Банковском мосту.
Облезла позолота.
Царапки по всему хвосту —
Привет от санкюлота.
На этих крыльях не взлететь,
Когтями мост не сдвинуть.
Стоять покрашенным на треть
И в снах о прошлом стынуть.
И видеть правильных людей
С неверными мечтами,
И разжимать чугун когтей,
И молодеть летами,
И снова просыпаться зря,
И мост крепить в пролёте,
И ждать, когда лучом заря
Скользнет по позолоте…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу