Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

…Вечером я позвонила маме. Я не задавала ей наводящих вопросов, я вообще ни на что не надеялась, а просто поинтересовалась, что она запомнила или что ее, может быть, удивило тогда, много лет назад, в палате и коридорах клиники… Она ответила не задумываясь:

– Там было много света, даже в январе!

На такой подарок я и рассчитывать не могла. Чтобы не объяснять вырвавшееся у меня восклицание, которое словами объяснять было долго, я тут же снова спросила:

– А помнишь, какие были углы в палате?

– Какие? Обычные? – мое волнение передалось и ей.

– Нет! Представляешь, они были закругленные, специально, чтобы пыль не скапливалась! А еще там был орган.

– Орган? Нет… не видела…

…Она его видела. В Большом зале филармонии, куда его перенесли в 1931 году. Его видели все, даже те, кто и не знал, что уже слышал его тогда, в начале века, в залитой солнцем родильной палате, не отрываясь от материнской груди.

…Этот текст начался с младенческого дремотного зевка и закончился им же, может быть, только для того, чтобы увериться: все в жизни рифмуется «спонтанно и безупречно, как два последовательных такта у Моцарта».

Случай такой произошел под стенами Петропавловской крепости, на берегу Заячьего протока, как жильцы городского острова в пятидесятые годы именовали нынешний Кронверкский пролив, против императорского Арсенала. В ту пору музея артиллерии в нем еще не водилось. Проезжая часть по берегу протока, как ныне, напрочь отсутствовала. Места сии считались захолустными, хотя и находились в абсолютном центре города. В ту пору, под стенами крепости на берегу протока, ближе к Иоанновскому мосту, нелепо торчал четырехэтажный коммунальный дом, оставшийся от прошлых времен, с ободранной войной штукатуркой, лишенный какой-либо архитектуры. Торчал он, как бельмо на глазу, как абракадабра, на фоне трезинивского шедевра, возникший по недосмотру или наглости кого-то в неизвестные времена. Обитали в нем опущенные питерские людишки – шантрапаи, как обзывали их на Петроградке.

Весь берег вдоль стен Петропавловки со стороны пролива тогда был абсолютно заброшен. Завален выкинутым водою топляком, поросший бурьяном и редким ивняком. На нем можно было обнаружить множество разнообразных предметов: труб, кусков металла, всяческой проволоки, вплоть до колючей, оставшейся с войны. Крепость в блокаду была военным объектом.

Теперь же в этих людных местах во все времена года устраиваются всяческие развлечения. Желающие полюбоваться на Питер сверху могут купить билет на вертолет, который поднимет вас над городом с площадки перед стенами Петропавловки. На другом берегу, против крепости, уже много лет действуют Музей артиллерии и популярная автотрасса, почти ежедневно забитая легковушками и туристическими автобусами. А на месте ободранного дома шантрапы высажена всегда стриженная летом зеленая травка.

Но вернемся к прошлому. Обширный, протянувшийся от Иоанновского до Кронверкского моста, берег под стенами крепости никому не принадлежал, то есть практически был забыт городом и от того представлял собой удобную территорию для всякого рода расшатанных людишек. На нем, ближе к Кронверкскому мосту, почти каждый день местная петроградская шпана жгла костры, пекла картошку, жарила пойманных голубей и бражничала. На этом-то берегу самого знатного острова нашего Питера в один из последних июльских дней случилась эта преступная гастрономическая история, произведшая настоящий шок на жителей Питера.

Два плотных потертых шатуна, по-теперешнему – бомжа, со следами бахарной житухи на опухших лицах, темной июльской ночью притопали на этот безлюдный берег Заячьего острова. Один из них тащил на спине приличного размера мешок крепкого холста, вероятно, из-под сахарного песка, с какой-то значительной поклажей. Другой за спиной имел самодельный хозяйственный сидр. По всему видно было – они торопились выбрать место для кострового сидения. А по некой возбужденной нетерпимости чувствовалось, что бухари голодны и нуждаются в принятии очередной порции «крови сатаны», то есть водки. Наконец они остановились, выбрав окончательно место для ночного гостевания. Метрах в двухстах от «дома шантрапы», недалеко от воды. «Ну что, Петруха, осядем, пожалуй, здесь под стенами нашей тезки-крепости. Место, по-моему, подходящее для знатного ужина. Давай глотанем сначала по стопарю из московской бутылочки, успокоимся, не то руки трясутся от ожидания, и за дело. Я по огню, а ты по стряпушной части работай. В тюряге своей кухарить обучался – из фигни вкусняру сотворял, а здесь у тебя товар имперский. Сшаманишь так, что вздрогнем. Ну, будем здоровы, с прибытком, подельничек!»