Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

«Чур тебя, Пашка, не торопись к бутылке грабки свои тянуть! У нас две ленинградские – на праздник, остаток третьей, московской, – на опохмелку. Сходи лучше к воде, да прикопай их в холодный песочек, чтобы они к столованию до „слезы“ созрели. Прохладная водочка сама в душу войдет да наши утробы собой украсит. Вот так-то, Апостол!»

После такого разговора и водочного успокоения один из них собрал на берегу сухого топляка, нарезал здоровенным тесаком веток ивняка и сухой травы для растопки. Другой острым обломком фановой трубы откопал продолговатую яму под кострище. Затем днище ямы уложил крупным топляком и соорудил поверх него костровую колоду в размер лежащей рядом поклажи в мешке. Тем временем Павел из куска кровельного железа выгнул противень-латку. Связал из проволоки два крупных овала с крючками для подвески к перекладине и закрепил к ним ее – жаровня была готова. По краям ямы они забили в землю две рогатины и на хорошем куске катанки повесили над костром свое самопальное оборудование. Оставалось только его обжечь, что и произвели они вскоре, за разговорами.

«Два месяца мы с тобой, Петруха, готовились к этому событию, по копейке гроши притыривали, бутылки таскали в пункт приема, медь да всяческую бронзу с парадняг питерских снимали. Греха много вместе накопили, не сосчитать, но, как в народе говорят, „не согрешив, не отмолишься“».

«А я, Пашка, отмаливаться и не собираюсь. Я потомственный питерский босяк-шатун. Отец и мать мои из той же породы. Отец-то у меня красиво скончался на травке в Летнем саду под скульптуркою, закемарил, свернувшись калачиком с нею рядом, и не проснулся – во как, да я тебе ее показывал, помнишь? Голая тетка, с птицей вроде голубя на руке, Сладострастием называется. Так что, кентуха, на этот сад я свои права имею. И мечта моя – прикончиться по-отцовски, так же красиво».

«Вишь, у тебя уже все решено, а я о таком и не думаю. Где мой батя закопан, не знаю – государство хоронило. Я в ту пору в штрафбате служил, провинным оказался. А матушку выслали из Питера, за свободное житие, на 101-й километр, там она и сгинула. Вернулся в город с армейских подвигов – ни кола, ни двора, крыша, ку-ку, пропала. Комнатку в коммуналке, нашу с матерью, ловкачи обули. Пристроился к сердобольной тетеньке на время, потом к другой – так и ходил по ним, пока все не прогнали. С тех пор гопник натуральный, как и ты. Ты только старее меня да опытнее. Со мною из удобства повязался – вдвоем харчи добывать легче. В тюряге ты ведь стряпухою служил, готовку освоил, тебе и картишки в руки. А я, Петро, как бабок в Питере посшибаю, так рвану на Вологодчину, к деду своему. С ним самогон гнать начну да на хрене настаивать».

«Ты уже много лет на своем Севере самогон варить обещаешь, да все врешь да врешь. Ну, ладно, Апостол, что-то мы с тобой сильно заговорились. Про дело забыли. С вранья-то сыт не будешь. Сказочную нашу мечту осуществлять пора. Не зря же мы такими тяжелыми трудами да хитростями добывали ее».

«Ваше босятское величество, свет Петр, распечатайте, пожалуйста, „лебединый“ мешок. Достать и разделать царскую птицу смогут только твои императорские грабки. Должны же мы, гопники, хотя бы в сегодняшнюю летнюю ночь почувствовать высоту лебединого вкуса, оценить своим нутром его знатное происхождение. Ты же теперь, Петруха, царь Петр, и угощаться будешь по-царски. А я вслед за тобой с боярского стола свой кусок отхвачу и чуток тоже поцарю. Не все же нам требуху хавать, мой господин, босяк свет Петр-царь. За дело! Вот тебе твой заточенный тесак. Бери, действуй!»

«По первости, Пашуха, обжечь его необходимо. Перышки лучше чтоб обгорели. Над огнем покрутим красавца. Вон, смотри, топлячок широконький – прямо доска разделочная, давай ее сюда! Да нашу птичку-величку клади на нее. Вот так! Вскроем ему поначалу тесачком животяру да всю требуху из него вон вынем. Рыбкам отдадим на пропитание. Торопиться некуда. Смотри, Паша, какая аппетитная печеночка. Тесаком орудовать осторожно придется, с любовью. Сердце вынуть аккуратненько – в нем сила лебединая. Паша, достань-ка из сидора сковородочку нашу с крышкой, помнишь, у ресторанного поваришки, с Большого проспекта, сменяли на стопку водки. В ней сердце с печенью под парком отдельно приготовим. Из сидора банку с солью возьми, оттуда же головку чеснока, нашпиговать его для полного вкуса полагается. Вынь кулечек с черным перцем да буханку хлеба заодно. У нас с тобою „всякого нета – запасено с лета“. Тесачок ты, Паша, знатно наточил, молодец, такой товар разделывать приятно, с уважением. Это тебе не хрю-махрю, а истинный аристократ из царского сада».