Петер Ярош - Визит

Пулла подавил смех и потянулся за бутылкой. Потом передал ее Ярначу.

— Пей, — сказал он, — только потише, — добавил он шепотом. Ярнач взял бутылку, выпил, утерся и вернул бутылку Пулле. Пулла мгновенно ее опорожнил. Он поднял пустую бутылку, поглядел на свет и положил на сено. — Вот бы еще одну! — проговорил он с тоской и жалостью.

— У меня есть, — сказал Ярнач. — Но мы выпьем ее только утром!

Они помолчали.

Луна заливала их своим сиянием. Где-то вдалеке забрехала лиса. Ее завывание, как свежий ветерок, прорезало тишину. Какая-то тоска спустилась на землю. Ярнач вздрогнул. Он переменил позу, и у него хрустнули позвонки. Он взглянул на Пуллу и увидел, что тот засыпает. Голова его свесилась на грудь. Он его не тронул, а сам улегся поудобнее, тяжело вздохнув…

Вздохнув, он потер уши и щеки, застывшие на январском морозе. Дыхание его тут же превратилось в белый пар. Холод проникал сквозь худую одежду и гулял по всему телу. Он побежал.

— Само, эй, Само, подожди, — услышал он голос позади себя.

Ярнач остановился, оглянулся. В темноте он увидел на снегу фигуру. Человек бежал не по тропинке, а прямо по снегу. Он узнал Мило Дарная, своего ровесника.

— Чего тебе? — спросил он, остановившись.

— Ты торопишься? — спросил Дарнай, сбивая с ботинок снег.

— Холодно, — ответил Ярнач, — говори быстрей.

— Даже если я буду медленно говорить, все равно ты будешь слушать.

— Опять в бутылку лезешь?

— Да нет, сейчас не до этого.

— Так что ты хочешь сказать?

— Я о твоем отце. Он пьет у корчмаря Калиса.

— Я знаю, — отмахнулся Ярнач.

— Ты бы пошел за ним.

— Не пойду.

— Как хочешь. Только он сидит там вместе с другими гардистами, нажрался и орет, — спокойно ответил Дарнай и достал сигареты. Он закурил, не предлагая Ярначу.

— А что он орет? — спросил Ярнач.

— Как всегда, когда напьется, — ответил Дарнай. — Что расстреляет всех партизан, их жен и детей…

— А тебе чего? — сказал Ярнач, но тут же тихо добавил: — Мало ли чего болтают, когда напьются…

— Не говори глупостей, — разозлился Дарнай. — Как это что мне до того? Ведь твой драгоценный батюшка грозился и моему отцу и мне! Он схватил меня за горло, и я еле-еле удрал из корчмы…

— Однако с тобой ничего не случилось!

— Может случиться, и не только со мной.

— А ты не бойся.

— Я-то не боюсь, — сказал Дарнай. — А вот скоро здесь будут русские. Знаешь, что они сделают с такими гардистами, как твой отец и его дружки? Знаешь? По головке их не погладят… И потом все изменится, это тебе надо знать. И вся деревня от вас отвернется: и от тебя, и от матери!..

Дарнай с силой ударил ногой по снегу.

Снег засыпал штаны и ботинки Ярнача.

— Я пойду посмотрю, что там делается, — сказал Ярнач и направился к корчме.

— Только гляди, чтоб не было поздно! — крикнул ему вслед Дарнай.

Ярнач не ответил, он торопился. Хотя стоял сильный мороз, он весь взмок, пока добежал до корчмы. Он уже хотел войти, но, когда услышал изнутри пение, шум и крик, остановился. И стал глядеть в замерзшее окно.

В корчме было весело.

Гардисты в сапогах с ремнями залезли на столы и плясали. Они прижимали к груди бутылки и выламывались, как уличные девки. Они орали друг другу в морду песни, тискались и обнимались. Корчмарь Калис вертелся вокруг них как белка. Старый Ярнач бешено колотил себя в грудь. Потом схватил со стола несколько стаканов и швырнул их об пол. Стекло разлетелось по всей комнате. Гардисты радостно завопили…

Само Ярнач отлепился от окна и отступил на несколько шагов. Он остановился, услышав за спиной шаги. Оглянулся. Старый Петровский, опираясь на палку, осторожно ковылял по скользкой дороге.

— На последние гуляют! — сказал старик, указывая пальцем на освещенные окна корчмы, откуда на всю деревню разносился пьяный гомон. Ярнач не отвечал и, чтобы старик его не узнал, поднял воротник до самых ушей и побежал.

Было десять часов, когда он вернулся домой и зашел на кухню. Он заглянул и в заднюю комнату, но свет не зажег, потому что услышал спокойное похрапывание матери. Тогда он снял пальто.

Долго стоял он посреди кухни.

Выпил кислого молока, отщипнул хлеба, но кусок не шел в горло. Он закурил. Дым показался ему горьким, но он курил одну сигарету за другой до одиннадцати. Потом разделся и влез в холодную постель.

Спать он не мог.

Он лежал в темноте, скрестив руки под головой. Что-то тяжелое и гнусное душило его. Он старался не шевелиться, чтобы это тяжелое и гнусное не разлилось по всему телу и вовсе не раздавило его. Он и так едва дышал.