Конн Иггульден - Воронья шпора

Эдуард вновь ощутил странный спазм, заставивший его потянуться к подлокотнику кресла. Однако на сей раз он не сумел схватиться за него: его правая рука соскользнула и пальцы сомкнулись на пустоте. Что это с ним происходит? А ведь он даже не выпил сегодня столько, сколько вчера… Боже, он не может позволить, чтобы люди увидели, как он оседает в кресле и бормочет, как рвота подступает к его горлу! Но надо подняться на ноги до того, как его стошнит. Давненько он не напивался до того, чтобы не стоять на ногах. Мышцы его сводило, и Эдуард откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

В Шотландии правил один король. Правил, пока против него, как Каин против Авеля, не восстал собственный брат, Александр. Этот младший брат привез с собой в Лондон дюжину бутылей доброго виски, и, убедившись в том, что напиток не отравлен, Эдуард и Ричард вместе с ним за три дня распили все дареное зелье. Ни до, ни после того им не случалось так напиваться. Спьяну они пообещали шотландцу поддержать его. Эдуард помнил, что тогда гордился Ричардом. Александр, герцог Олбани, брат короля Шотландии… тогда, за бутылкой, он понравился английскому королю. Шотландец пообещал ему стать вассалом Англии, если они добудут ему трон. Эдуард обменялся с ним рукопожатием и дал свое слово. Тогда Ричард взял Эдинбург, Эдуард не забыл этого. Боже мой, все вокруг твердили, что этого ему не удастся сделать, однако он сумел! Он взял в плен короля скоттов и стал ждать Олбани…

Эдуард шевельнул рукой, отгоняя неприятное воспоминание. Олбани их, конечно, подвел, оказавшись слишком слабым для того, чтобы сделать необходимое. В результате Ричард освободил короля, оставил его вершить собственную месть, а сам с войском пошел на юг, оставив по пути гарнизон в Бервике, который с тех пор остался за Англией. По всей справедливости, кстати, учитывая те расходы, которых им стоил этот поход. Тогда Эдуард пожалел, что Джорджа Кларенса больше нет в живых – в противном случае он мог бы тогда показать ему Бервик-на-Твиде, бывший английский город, ставший шотландским, а потом снова английским. Какой закон предусматривает подобный исход, кроме ратной силы? Где мог его брат говорить про свои тонкие чувства, права и обиды, если б не мечи жестоких и сильных людей, готовых сразиться за него?

Тем временем король оседал в кресле набок. Его слуга нервно поглядывал на дубовые ножки кресла, с одной стороны уже оторвавшиеся от пола на целый дюйм. Кресло было тяжелым, но тяжел, даже без панциря, был и сидящий в нем человек. На Эдуарде был дублет из золотого бархата и белые шелковые штаны. Этот наряд стоил столько денег, сколько большинство его рыцарей не увидит и за целый год. Можно было не сомневаться в том, что король не захочет надевать его второй раз, но все равно будет в гневе, если заметит на дублете пятна, когда очнется на следующее утро.

Слуга попытался незаметно надавить всем весом на поднявшуюся сторону кресла, чтобы не позволить королю прилюдно свалиться на пол перед сотнями глаз. Монарх не заметит этой маленькой любезности, и все же…

Став поближе, молодой человек обнаружил, что кубок короля еще полон бренди. Необычное обстоятельство заставило его заморгать и задуматься.

– Если бренди плох, Ваше Величество, не следует ли мне подать вина или эля? – проговорил он, заранее готовясь услышать в ответ какую-нибудь резкость. Но Эдуард не отвечал, и слуга подвинулся ближе, бочком обходя кресло. – Ваше Величество? – повторил он и замер на месте, увидев побагровевшее, искаженное ударом лицо короля. Одна сторона его обвисла, а рот открылся, извергая странные задушенные звуки.

Где-то за спиной играла музыка, и происходящего никто не видел. Один глаз Эдуарда был закрыт, а другой в панике взирал по сторонам, выдавая неспособность понять, что происходит и почему этот слуга вдруг уставился на него и произносит какие-то непонятные звуки. И тут король дернулся, ударив ногами так, что слуга отлетел в сторону, а кресло опрокинулось набок, вывалив громко застонавшего правителя на деревянный помост.

Эдуард сел в постели. Ноги его укрывало огромное алое с золотом покрывало. Лицо его вернуло себе привычные очертания, однако правая рука теперь была не сильнее, чем у ребенка, что очень беспокоило короля. Ему было бы легче, если б он утратил силу в левой. Правая рука провела его сквозь великие жизненные испытания, и то, как она теперь лежала согнутой и бессильной, чрезвычайно огорчало его. Королевские медики утверждали, что часть прежней силы может вернуться в нее. Впрочем, один из лекарей выразил несогласие и предложил аккуратно ампутировать руку. За что и был немедленно изгнан из дворца.