Прямо перед ними на карниз спорхнули воробьи, начали прыгать, толкаться, не боясь людей за стеклом – Ляля глядела во все глаза. Он вспомнил, что в первую дочкину весну воробьи просто свихнулись и чирикали у них на балконе так, что уложенная в коляску Ляля под этот оглушительный клекот открывала глаза и начинала гулить. Хотя не просыпалась даже от грохота стройки во дворе. Но птички клокотали у нее под самым ухом – очень уж они полюбили ровную площадочку их кондиционера и собирались там на посиделки. Он вскакивал, гонял их, махал руками, изображал чучело – Настя улыбалась чуть снисходительно, но благодушно.
Кафешные воробьи, потолкавшись, упрохнули, за окном поковыляла бабулька – в платке, с палкой, совсем древняя. Еле-еле шагала по тротуару и неодобрительно смотрела на плитку – прежний ровный асфальт всяко был лучше. Он показал дочке: гляди, вот идет настоящая бабушка. С палочкой, в платке, видишь? В моем детстве таких было половина Москвы, а сейчас… смотри и запоминай!
Наконец им принесли и блинчики, и горячий шоколад, и сэндвич. Он начал кормить Лялю. Разрезал блин на мелкие кусочки, два положил ей сам, потом повелел есть самостоятельно. Ляля охотно съела несколько, как вдруг опомнилась и проговорила счастливым голосом:
– Папа, расскажи, пожалуйста! Про палочку.
Давненько он не практиковался, м-да. «Суп из колбасной палочки» был коронной заобеденной сказкой еще когда они жили все вместе. И он начал: «В одной далекой стране жил-был мышиный король и очень хотел жениться…»
Он не замечал, что сидевшие неподалеку посетители кафе, особенно женщины – кафе было забито, бойкое место – оглядываются на них, потому что голос его, преувеличенно заботливый и слегка разбитый, щемил им сердце. Одна кумушка, необыкновенно ярко накрашенная, даже проницательно шепнула подружке: «Папаше выдали дитятко». Он не видел, как смотрит на него официантка, молоденькая провинциалка, приехавшая покорять Москву, стеснявшаяся своего акцента и сейчас втайне завидовавшая этому молодому, ухоженному и симпатичному мужичку в кудряшках и его, очевидно, дочке (ее отец никогда не рассказывал ей сказок и не кормил) – он был слишком занят Лялей. А Ляля, балуясь – о естественно! – опрокинула свой шоколад со сливками – хорошо, не на себя, не на нарядное платьице. Официантка принесла им новую скатерть, перестелила, он страшно, но как-то автоматически извинялся, потому что часы внутри уже вовсю тикали и шумно отмеряли время, часы двигались в вечер, табло на соседнем здании показывало 15:19 – за окном начало смеркаться. Короткие декабрьские дни.
Нет-нет, впереди оставалось еще три с половиной часа – на его дом, на его квартирку, которую вчера убрала Диля. И как обычно, сразу стало чисто и пусто, все предметы обрели слишком четкие очертания. Он знал, что Ляля их оживит и смягчит. Все перевернет, обязательно что-то забудет. Какую– нибудь ерунду из черной, расшитой серебряными узорами сумочки, которую она всегда с собой носила, точно маленькая женщина. И потом он случайно обнаружит где-нибудь под раковиной закатившуюся голубую стеклянную бусинку, или обрывок золотой ленточки на кузне, или пластмассового мальчика– японца из лего под подушкой…
Переехав, он уже успел накупить Ляле кучу игрушек. В углу, в большой корзине, хранился склад. Вот и на этот раз он заказал ей в интернет-магазине маленькую плюшевую обезьянку и большой конструктор – магнитные железные палочки и шарики, из которых можно было строить дворцы.
Спать Ляля отказалась наотрез – что ж, они просто повалялись вместе, полистали аляповатый, но местами смешной детский журнал, смесь «Веселых картинок» и нынешнего глянца – журнал ему привезли вместе с игрушками в качестве бонуса, потом посмотрели мультик, потом долго играли в конструктор – выстроили дворец, хотели поселить в нее обезьянку, но та вредничала и убегала: какой же это дворец, это клетка! Хочу в джунгли! – пищала она и приземлялась на пальму! – папину мягкую голову. Папа ответил: сейчас! И принес из кухни два банана, они росли у него прямо из ушей – фрукты он тоже закупил заранее, к дочкиному приезду. Ляля хохотала и с удовольствием умяла пальмовые дары.
Стрелки на часах, висевших в простенке между окном и шкафом, последние два часа не двигались, а прыгали длинными скачками, и после очередного прыжка указали на половину седьмого. Он смотрел на часы и думал, что это напоминает странную казнь: жить с собственным ребенком строго отмерянное время. И эту казнь ему устроила Настя. Когда она превратилась в такую… сучку?! Он ли ее не любил? Сколько окучивал, потом два года прожили как в раю. Но едва Ляля начала ходить, потом бегать, места в их каморке перестало хватать, нужно было снимать другую квартиру; его родную, на Самотеке, они сдавали, а Настя была бесприданница. Он напрягся, перешел в другую компанию. Квартиру сняли, но теперь он стал начальником, после работы приходил домой мертвый, если ужин не подавался сейчас же – орал, да. Разъехаться первой предложила она. Отдохнуть друг от друга, ага. В ответ он шарахнул о батарею стул, сломал. И съехал. А она долго не скучала, завела себе какого-то… Ляля все ему докладывала: к нам приехал дядя Андрей. Но вскоре: дядя Андрей уехал. Возвращайся, пап. Ох, Лялечка…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу