Игорь Шагин - Белая полоса

— С какого этажа?

Ефремов сказал, что с первого. Я сказал Саше, что эта версия не очень убедительная для следствия, поэтому, видимо, они и написали всё наоборот: что бизнесмену три раза прострелили ногу и выбросили его в окно. Ефремов же сказал, что версии могут быть какие угодно.

— Тебе же тоже написали, что ты приехал в Киев и, никого тут не зная, организовал банду из ранее судимых уголовников. А ты говоришь, что занимался бизнесом и платил им дань. Ты написал, что дань. А тебе написали, что ты так финансировал группировку. Версии могут быть разные, — продолжал Ефремов. — Но всему нужны доказательства. А я вообще ничего не писал, адвокат ознакомился с делом и сказал: говори на суде так, так и так. И я всё делаю, как мне говорит адвокат.

По удовлетворённому моему ходатайству с теми материалами дела, с которыми я недоознакомился на следствии, в СИЗО СБУ стал приходить ознакамливать меня один из секретарей суда — Паша.

Ему было на вид около 22 лет. Рослый, плотного телосложения белокурый парень в серых джинсах, рубашке и свитере, который в первый же день моего посещения с томом дела сказал, что своей основной задачей видит носить не дело, а шоколадки, приветы и записки от моей жены. И если я дам ему телефон моей супруги, которую — он знает — зовут Оля, то он будет это с радостью делать и навещать меня хоть каждый день, кроме суббот и воскресений; он даже был бы рад в выходные дни, и что он том дела на выходные может брать домой. Правда, он уже узнавал: ни в субботу, ни в воскресенье его сюда не пустят. Я дал Паше Олин телефон, сказал, что записки не нужно, что он всё от Оли может передавать на словах. И что больше, чем четыре раза в неделю, меня посещать не надо.

Пашу действительно не очень интересовало дело. Как-то раз меня привели в кабинет — он сидел за столом и нумеровал листы. Паша поздоровался со мной за руку и продолжил заниматься этой работой. Потом он несколько раз туда-сюда листал том, проверяя нумерацию, и, выяснив, что пропустил один лист, некоторое время ломал голову, что же делать. Потом он аккуратно этот лист вырвал.

— Тут нет Вашей фамилии, Игорь Игоревич, — сказал он. Потом: — О, блин, тут же видеокамера! — и посмотрел на потолок, в угол комнаты. Потом порвал лист на коленях на мелкие кусочки и высыпал их к себе в карман. Потом ещё некоторое время доставал между сшитыми листами обрывки вырванного. Потом нажал на кнопку, вызвал дежурного, чтобы тот со мной посидел, пока я читаю дело, и отправился в туалет — очевидно, выкинуть из кармана в унитаз кусочки листа. Через несколько минут вернулся с мокрыми руками, как будто оправил свои нужды. И, когда дежурный ушёл, сказал:

— Все.

И как ни в чем не бывало перешёл на беседу по интересующим его темам: бизнес, политика и возможность найти интересную работу.

Зато к Олиным поручениям Паша относился очень внимательно. Никогда не заходил в СИЗО СБУ, пока не встретится с Олей. Всегда её дожидался и очень внимательно слушал, что мне передать. «У Оли всё в порядке — передаёт, что целует и любит». А по приходе в СИЗО либо выкладывал в ящик стола, либо по счёту доставал при мне из карманов шоколадки, проверяя каждый карман со словами: «Всё, ничего не забыл». После чего я всегда убеждал Пашу съесть бóльшую часть принесённых им сладостей.

19 апреля меня посетил адвокат и поздравил меня от себя, от мамы и Оли с днём рождения. Владимир Тимофеевич сказал, что Оля сегодня попытается сдать передачу, но не уверена, примут или нет, ибо по графику у меня передача только через неделю. Я попросил Владимира Тимофеевича передать Оле, чтобы ни в коем случае не старалась сегодня передавать, что я и мой сосед по камере получаем передачи, и запасов у нас хватит ещё на несколько недель.

Закончился ужин; я и Ефремов смотрели новости. И совершенно неожиданно открылась дверь в камеру, и Женя с ещё одним прапорщиком на носилках занесли торт — метровой длины бисквитно-кремовый трёхмачтовый корабль с алыми сахарными парусами. Саша ничего не сказал. Он просто молча наблюдал.

— Давайте табуретки, — сказал Женя. — Мы же не будем так стоять и держать.

Я поставил под носилки две табуретки. Сказал Жене и второму прапорщику спасибо и попросил оставить нам только половину. Прапорщик Женя сказал, что он именно для этого и взял с собой нож. Я попросил передать слова благодарности Виталию Фёдоровичу Петруне, и прапорщики с носилками и второй половиной торта вышли из камеры. Саша сказал, что он не думал, что в СИЗО СБУ такое возможно. Мы попили чаю с тортом. А после девяти часов вечера на улице громыхал салют.