Игорь Шагин - Белая полоса

Поэтому на следующее судебное заседание я подготовил на имя Лясковской два ходатайства. Первое — о приобщении 25 томов (с показаниями в заявлениях и жалобах обвиняемых, которые находились в следственном отделе прокуратуры как вещественные доказательства) к делу и ознакомление с ними. И второе — о переводе меня из СИЗО СБУ в СИЗО № 13. Ходатайства я заявлял устно, но рукописные копии отдавал секретарю для приобщения к материалам дела.

Зал был оборудован техническими средствами, и следующее судебное заседание началось как раз в тот день, который назначила Лясковская. Клетка и столы были оборудованы микрофонами, на столе секретаря стоял компьютер.

— Теперь они могут слушать, о чём говорят в клетке, — один подсудимый кивнул на окошки под потолком для проектора, в которых горел свет и, казалось, двигались люди.

Лясковская проверила наличие адвокатов и объявила судебное заседание открытым. На вопрос судьи, есть ли у участников процесса ходатайства, я заявил ходатайство о приобщении находящихся в прокуратуре 25 томов с заявлениями и жалобами обвиняемых к материалам судебного следствия. Лясковская спросила мнение всех участников процесса — прокурора, подсудимых и адвокатов, которые поддержали моё ходатайство, — и удовлетворила его. Потом спросила: «Всё, Шагин?» Я сказал, что нет, и заявил ходатайство о переводе меня из СИЗО СБУ в СИЗО № 13.

— Как мёд, так ложками! — сказала мне Лясковская и удовлетворила ходатайство.

Потом такое же ходатайство она удовлетворила Гандрабуре. Потом обвиняемые начали подавать ходатайства об ознакомлении со всеми 25 томами дела. Она удовлетворила эти ходатайства, в том числе и моё, и объявила судебное заседание закрытым.

В СИЗО СБУ я находился ещё несколько дней. Потом дежурный заказал меня с вещами. Меня сопроводили на первый этаж, в боксик, куда прапорщик Женя принёс со склада мои сумки. Я расписался в ведомости, что всё в наличии и претензий не имею, и попрощался с прапорщиком Женей. Потом в боксик зашёл Петруня. Он попрощался со мной за руку и пожелал благополучия. Я в ответ пожелал Петруне крепкого здоровья и поблагодарил его за человеческое отношение. Петруня сказал, что это его работа, которую он любит. Я ещё раз сказал спасибо, и Виталий Фёдорович вышел из помещения боксика.

Потом зашёл водитель микроавтобуса — того самого, который вёз меня из СИЗО № 13 в СИЗО СБУ. Пока Женя выносил из боксика мои сумки, водитель (он представился Сергеем) пожал мне руку и пожелал, чтобы у меня всё сложилось благополучно. Потом улыбнулся и сказал, что прапорщица, которую я угостил голубикой, — это его супруга.

— Мне неудобно Вас, Игорь Игоревич, везти в «стакане» — я бы мог Вас посадить на пассажирское сиденье рядом с собой, — сказал Сергей.

Потом сделал паузу и посмотрел на меня, и уже что-то хотел добавить, например по поводу инструкций или что-то другое, чётко следуя указанию начальника, но я оборвал его словами, что поеду в «стакане», и поблагодарил за доброе ко мне отношение.

В машине, в железном «стакане», я ехал один. Не было милиционеров в чёрной форме с автоматами в качестве сопровождения. И второй железный «стакан» был пустой.

Двигатель работал без нагрузки — очевидно, двигаясь под горку и останавливаясь практически на каждом светофоре. Я невольно обращал внимание на каждый звук, поскольку за время нахождения в заключении моими глазами стали уши. Машина притормозила, повернула налево, через некоторое время направо и вскоре остановилась. Загудели отодвигающиеся ворота. Машина проехала и остановилась снова. Уже другим, брякающим звуком с играющими листами металлической обшивки зазвенели отъезжающие ворота «конверта». Машина проехала, встала, хлопнула водительская дверь, отъехала боковая дверь микроавтобуса. Через некоторое время зазвенели ключи и открылась железная дверь «стакана». Я вылез из него, вышел на улицу и по боковой железной лестнице поднялся на рампу, на которой уже стояли три мои сумки. Взяв их, я пошёл за открытую железную дверь приёмного пункта следственного изолятора № 13 и остановился перед железной решёткой, поставив сумки на пол.

— Шагин, — улыбнулся ДПНСИ и распорядился провести меня в боксик.

Туда несколько раз заходили работники СИЗО № 13 — прапорщики, офицеры — всё знакомые, но уже подзабытые лица. Здоровались, спрашивали, как у меня дела. Я попросил передать ДПНСИ, чтобы меня поскорее определили в камеру. Через некоторое время открылась дверь, и я с сумками отправился на обыск. Ни меня, ни сумки никто не обыскивал. Шмонщики — те же лица — улыбались, здоровались.