Александр Проханов - Крейсерова соната

- Удалось ли показать нашего Президента как борца с политическим экстремизмом и одновременно преемником великих традиций, в том числе и большевистского прошлого?

- Хорошо, что вы поручили эту работу мне, а не выскочке Гельману, чья пьеса "Кашевары" до сих пор ставится в провинциальных сумасшедших домах. О чем бы я вас хотел попросить, так это о большей координации в нашей совместной работе. Мы направляем изделия в места наводнений и техногенных катастроф, а оттуда к нам везут полуфабрикаты. И были случаи, когда семьи потерпевших получали от нас гуманитарную помощь в виде пиджаков и юбок, в которые за неделю до этого облачались тела погибших. Даже Ленин в трудное для страны время добивался большей скоординированности ведомств.

Модельер не стал слушать старого ворчуна и перешел туда, где действовало еще одно коммерческое предприятие - "Русское злато". Его хозяином был знаменитый московский грек, чьи экономические новации покончили с застойной советской экономикой, обеспечили новое "экономическое чудо". Поблистав недолго в политике, грек, в шутку называвший себя Периклом, ушел в бизнес. Создал уникальную технологию золотодобычи, для чего не нужны были колымские прииски, драги, буйные артели старателей. К гробам, в которых, без цветов, в сорванной одежде, лежали полуголые покойники, подходили бригады "ювелиров". Действуя подобно дантистам, они раскрывали покойникам рты, отчего слышался хруст отвердевших сухожилий. Освещали полость рта яркими лампочками-карандашами. Обнаруживали коронки. Зубодерами, с негромким скрежетом, выламывали золотые зубы, кидая их в мешочки, что были закреплены на животах. С легким звоном золотое изделие падало на дно мешочка. "Ювелиры" вырывали серьги из пергаментных ушей. Шарили под рубахами мертвецов, извлекая нательные кресты, образки и ладанки. Добытое золото ссыпалось на маленький транспортер, двигалось, переливаясь, играя камушками. Ловкие руки отбирали коронки, отсылая их на переплав, обеспечивая драгоценным металлом стоматологов. Серьги, кольца и ладанки направлялись в ювелирные магазины Перикла, где продавались с маленькой скидкой.

- Нет ли каких оригинальных находок? - поинтересовался Модельер у владельца фирмы, который вышагивал рядом, толстенький и симпатичный как пингвин.

- Только вам, как знатоку… Самородок "Улыбка". Обнаружен в самом неожиданном месте. Изъят у старовера, проживавшего в таежном скиту. Однако есть предположение, что это Лаврентий Берия, чудом избежавший расстрела и проживший остаток дней под видом монаха-отшельника. - Перикл полез в карман и извлек золотую челюсть, состоящую из двенадцати зубов. Поднял ее, и она засияла как драгоценная ослепительная улыбка. Казалось, в руке у грека горит золотой полумесяц.

- Было бы правильно, - ненавязчиво посоветовал Модельер, - если бы этот редкий экспонат хранился в Пещере волхвов, где собраны дары Президенту. Такие находки - национальное достояние.

- Вестимо, - печально заметил грек, засовывая челюсть себе в рот, но она была ему великовата, и он вынул ее на свет божий. - Как видите, потихоньку-полегоньку мы возвращаем государству золото партии.

Модельер перешел в соседний отсек, где размещалось предприятие, задуманное не без его творческой фантазии. Оно носило литературное название "Чехов", работало на экспорт, действовало в рамках пропаганды русской литературы за рубежом. Его возглавлял известный литературовед и одновременно удачливый бизнесмен Шпицберген, чье имя красовалось в списке наиболее именитых представителей рус-арта. Изделиями, которыми славилась фирма "Чехов", были скульптуры, изображавшие литературных персонажей. От восковых фигур они отличались тем, что изготавливались из умерших тел.

Модельеру открылось зрелище, напоминавшее ателье скульптора, анатомический театр, дубильный цех и мясную коптильню. Мертвецов, тучных, заплывших стеариновым жиром, или тощих, напоминавших скрюченных на льду окуней, извлекали из гроба. Укладывали на металлический поднос. Бригада анатомов грубо и яростно начинала их потрошить. Вываливала на оцинкованное железо окаменелое фиолетовое сердце, похожую на черного моллюска печень, вытягивала и наматывала на деревянные катушки бесконечную ленту кишок. Другие мастера долбили бесчувственному покойнику череп, вставляли отсасывающую трубку, похожую на пистолет бензозаправки, мощно высасывали мозг, увлекавший за собой глазные яблоки, которые, хлюпнув, вдруг проваливались, оставляя зияющие глазницы. Скорняки сапожными ножами кроили кожу, стягивали длинные потрескивающие ленты, свежевали мертвеца, обнажая розовую, в легкой сукрови, тушу. Их сменяли искусные хирурги, вооруженные пинцетами, зажимами, скальпелями. Осторожной и нежно, словно это был балык, отсекали от мышц ломти мяса, создавали из них изящные завитки, хрупкие лопасти, полупрозрачные заостренные перья. Длинными шприцами вгоняли в сухожилия цементирующий раствор. Мертвое тело, окруженное этими лепестками, становилось похожим на странный цветок или глубоководную рыбу, которая всплыла на поверхность с растопыренными плавниками, растворенными жабрами, открытым ртом. Являлся скульптор, задумавший литературный образ, склонялся над телом и точными нажатиями сгибал мертвецу ноги, приподнимал руки, поворачивал шею, придавая позу античного дискобола, или танцующей фации, или летящего купидона.