Александр Проханов - Крейсерова соната

Два воинства схлестнулись в беспощадной битве! Вклинились и смешались! Стальные когти драли белые одежды, кровавые клыки впивались в нежные крылья. Ангелы роняли трубы, раненные, обрызганные алой росой, снижались к земле. Разящие удары ангельских копий сбивали бесов, отшибали рога, протыкали мышиные крылья. Обескрыленные нетопыри, с дрожащими, брызгающими фиолетовой кровью обрывками, рушились в бездну. То клонилась святая хоругвь, и над ней жестоко возносилась змея, то алое знамя взлетало и гнуло к земле черный флаг.

Плужников стоял среди мелькающих крыльев: мимо лица проносились золотые стрелы и алмазные наконечники копий, в глаза дул огненный смрад опаленной шерсти и тлетворное дыхание бездны, плечо задел страшный коготь, разодрал одежду, оставил длинный кровавый надрез, пахнуло зловонное пламя, словно горела электропроводка, ядовито испарялись в отсеке краски, газом вскипали пластмассы. Он вдруг вспомнил, что случилось с ним на гибнущей лодке: страшный, свистящий звук, летящий в ларингофон, от которого в ужасе оцепенела душа, и последующий разящий удар, от которого лопнула лодка; пламя взрыва, вскипятив океан, влетело в корпус, распороло обшивку, спалило подводный крейсер. Этот звук, погубивший корабль, был подобен тому, что излетал теперь из черной картины, был Духом Тьмы, рожденным в преисподней. Теперь эта Тьма была нацелена на Ангелов Света, на Москву, на Россию, на Аню. И чаша Весов Господних колебалась, клонилась к погибели.

Он увидел, как Ангел с бело-розовым крылом, стянутым голубой перевязью, схватился с бесом. Демон вцепился Ангелу в горло, сдавил железной волосатой рукой. Из ангельских глаз летели жаркие слезы. Ангел бил что есть силы могучим белым крылом, и с каждым ударом шелковая перевязь все больше соскальзывала, была готова упасть и исчезнуть. И вид этой синей ленточки разбудил Плужникова. Он метнулся на беса, нанес ему краем ладони разящий удар в кадык. Бес согнулся от боли. Плужников коротким ударом в челюсть оглушил его, слыша, как лязгнули и сломались клыки, увидел перед собой жилистую шею с черной козлиной шерстью, наклоненные витые рога, сжал оба кулака, словно держал кувалду, обрушил удар на ненавистный загривок. Бес рухнул. Ангел счастливо возопил, взлетел в небеса. И все белокрылое воинство, сияя доспехами, сверкая копьями, неся перед собой иконы святых и праведников, развевая алую святую хоругвь, устремилось на Духов Тьмы, обратило их в бегство, загоняя обратно в черную дыру мирозданья. Страшно лязгнула и захлопнулась железная дверь. Сочились из картины струйки ядовитого дыма. Просвечивал сквозь трещины краски малиновый адский свет, торчала из-за рамы защемленная когтистая лапа. Ангелы, напоминая победное воинство Дмитрия Донского, возвращались в кристалл. В прозрачной глубине слышались церковные песнопения и гудящие колокола.

Плужников, обессилев, стоял посреди галереи, смотрел на две картины в простых деревянных рамах, понимал, что Москва спасена.

Он вышел на улицу: Крымский мост рокотал как туго натянутая тетива, из Парка культуры и отдыха медленно подымалось расписное колесо обозрения, по Москва-реке шел белый буксир, и на нем играла музыка. Осенняя Москва, влажная от холодных дождей, наслаждалась последним солнцем, которое дрожало в луже у ног Плужникова. Но он не видел солнца. Ему казалось, что из загадочных глубин мироздания приплыла и встала над городом огромная каракатица, затмевая свет, выпуская черный мрак, источая ядовитое страдание. Москва была спасена, но страдания ее продолжались. И среди этого удушающего мрака, в самом центре страданий находилась его Аня. Обессиленный схваткой с бесами, израсходовав в сражении отпущенный ему дар ясновидения, он не мог определить то место, где пребывала Аня, метался по городу, стараясь ее разыскать.

Ее не было в квартире, куда он, рискуя быть пойманным, зашел и увидел чашки на столе, лубки, аккуратно собранные в папку, ее колечки и бусы на подзеркальнике. И ему стало страшно от мысли, что он больше ее не увидит: помчался на почту, где она работала, и узнал от недовольной заведующей, что уже несколько дней Аня не являлась на работу и они были вынуждены нанять другого почтальона.

Растерянный, горюя, он стоял на улице, не зная, где ее искать. Большое голое дерево подымалось из тротуара сквозь чугунную решетку, в которую набилась опавшая листва. В ветвях сидело множество воробьев, избравших дерево местом своего птичьего собрания: шумели, чирикали, трепетали крылышками, перелетали с места на место, своим неумолчным гамом заглушали остальные звуки улицы. Плужников поднял к ним лицо, вслушиваясь в щебет, чувствуя, как колотятся в горячих грудках маленькие птичьи сердца, как в крохотных клювах переливается и дрожит страстный щебет. Прислушиваясь, он вдруг понял, о чем щебечут воробьи.