Александр Проханов - Крейсерова соната

- Несколько дней назад, - пояснял Иван Иванович, - мы разыскали запечатанную консервную банку с частично сохранившейся этикеткой, где отчетливо прочитывается слово "печень". Скептики утверждают, что это обычная тресковая печень, и предлагают подать ее к столу. Но другие, более осмотрительные, считают, что это печень Андропова, законсервированная сразу же после смерти генсека. Ведется дискуссия, в случае воскрешения не появится ли Андропов с тресковой печенью или, не дай Бог, треска с головой Андропова…

Плужников взирал на Ивана Ивановича. Этот изможденный, в несвежей одежде человек, чья колючая седая щетина придавала лицу сходство с Туринской плащаницей, а темные кустистые брови были символом благословенного застоя, который, по-видимому, и был вершиной, куда взлетела дерзновенная мечта человечества о коммунистическом рае, - был не просто талантливым советским ученым, не просто собирателем останков великого прошлого и краеведом загородной свалки. Он был жрецом, хранителем священных заповедей, носителем таинственных культов, способных оживить мертвую плоть, одухотворить убитую материю, запустить ротор истории, в котором перегорела обмотка. Стеллажи, мимо которых они шагали, были алтарями огромного подземного храма, построенного под слоем нечистот и отходов, куда, как в катакомбы первохристиан, спустились ревнители "красной веры", покинув загаженную землю, где воцарилось зло. Стеклянный, переливающийся хрусталями и радугами, храм напоминал божественную архитектуру Днепрогэса, конструктивистский Парфенон, построенный в глубине громадной помойки.

- На этих столах собраны самые драгоценные ферменты будущего воскрешения, - Иван Иванович показывал Плужникову столы, где были установлены большие стеклянные банки с герметическими притертыми пробками, на вид пустыми. - Здесь собран воздух эпохи, атмосфера времени, дыхание великих свершений.

Банки, освещенные газовым светом, стояли в ряд. Сквозь толстое стекло, чуть видные, колыхались тени исчезнувших времен, просились наружу, были готовы как джинны вырваться из бутылок, наполнить жизнь походами, стройками, демонстрациями, утопическими мечтаниями, яростным созиданием. Здесь была банка, где хранился выдох рыжего жеребца, на котором скакал Буденный, направляя атакующие лавы Первой конной армии против Деникина. В другой банке вился легкий дымок от газовой сварки, когда на Волхове строилась первая советская ГЭС. В третьей реторте хранился чих прокурора Вышинского, который, невзирая на высокую температуру и очевидное недомогание, явился в Дом союзов, на процесс Бухарина, чтобы осуществить акт революционной законности. Здесь было морозное дыхание Сталина, когда тот на параде сорок первого года провожал полки на Волоколамский фронт. Легчайшее испарение, исходившее из опустошенного бокала с "Шампанским", который Генералиссимус поднял в честь русского народа, оросил свои седые усы и поставил на край стола в сверкающем Георгиевском зале. На некоторых закупоренных сосудах была наклеены этикетки с надписями: "Буря оваций", "Шквал возмездия", "Воздух оттепели", "Ветер перемен", "Веяния времени", - что подразумевало различные проявления политической погоды, когда над страной то сгущались тучи опасности, то сверкало солнце победы.

- У нас есть почти все пробы воздуха, даже легкий ветерок от веника, с которым парился в бане Черненко. Однако еще нет того осеннего петроградского ветра осени семнадцатого года, каким дышал Ленин на мосту через Неву, направляясь в Смольный…

Плужников ощущал грандиозность задачи, знал, что все представленные элементы будут соединены, сварены, свинчены, озарены магическим светом, опрысканы "живой водой", освящены великим ритуалом, после которого, взрывая помойку, сбрасывая с себя горы тухлого мусора, в сиянии сплавов, в божественной красоте и величии, всплывет под солнце Красная Атлантида; верил в исполнимость задачи; зная в себе таинственные, дарованные Богом силы, был готов помогать "красным жрецам", передав свой волшебный дар в руки Ивана Ивановича. Но слишком велика была задача вселенского воскрешения. Слишком мал был он сам, Плужников, не ведающий границ своему странному дару, чтобы дерзновенно участвовать в великой мистерии. Он не решался на грандиозный духовный поступок, не решался раскрыть свое любящее, пылающее, словно подсолнух, сердце, направить его золотую чашу на обугленные остатки советской эпохи.

Однако, робея, не веря в успех, он все же решил испытать свой дар у стенда с поломанными изделиями технического прогресса, испуская из сердца тончайший аметистовый луч.