Павел Долохов - Ленинград, Тифлис…

Чавчавадзе помолчал. Вытащил из пачки еще несколько листков.

— Я готовлю большую антологию «Грузинская поэзия». Лучшее, что написали наши поэты. Я включил туда твое стихотворение.

Чавчавадзе еще раз взглянул на Сосо. Ему показалось, что тот сильнее сжал губы.

— Я хочу сделать тебе предложение, Коба. Не навечно же замуровал ты себя в этих стенах…

Чавчавадзе сделал широкий жест рукой.

— Я хочу предложить тебе место литературного редактора «Иверии». Оклад небольшой, но ты сможешь много писать…

Сосо заговорил:

— Благодарю за честь… У меня другие планы.

— Все-таки станешь священником?

— Нет, князь. Я ухожу из семинарии. Я более не верую в Господа…

Чавчавадзе опять вытер лицо платком.

— Во что же ты веришь, Иосиф?

— Народ… пролетариат…

— Я тоже верю в народ. Мы должны просвещать людей. Только образованный человек достоин свободы…

— Не тебе судить о народе, князь!

Чавчавадзе посмотрел на Сосо с удивлением. Рыжеватые глаза Сосо блестели.

— Народ нужно привести к свободе. Если сами не захотят — то силой.

Чавчавадзе сложил бумаги в портфель.

— Не смею более докучать тебе, Иосиф!

В дверях остановился. Наклонил седую голову.

— Учти, мое предложение остается в силе.

Сосо остался один. Солнце ушло и в комнате быстро темнело. Взял со стола корректуру, поднес к глазам. На шероховатой бумаге было напечатано грузинской вязью:

… 1902 год был особенным в жизни братьев Дадашевых. Они вернулись в Тифлис, начали адвокатскую практику при Тифлисской судебной палате. В тот год оба женились на сестрах, дочерях купца Арутюнова: Жорж — на Маше, а Паша — на Анне.

Вышли замуж и сестры. Блестящую партию сделала Люся. За нее посватался князь Леван Мухранский, прапорщик Кутаисского полка. Род Мухранских — один из древнейших в Грузии. У них поместья в Имеретии и Картлии. Правда, в последние годы дела их несколько расстроились, поместья заложены.

Исай отстроил дом на улице Паскевича. Мраморный вестибюль с комнаткой для швейцара. Тяжелая дубовая лестница. Фонтан во дворе. У каждого из детей было по большой квартире, а у Исая с Марией — весь бельэтаж. Только Люся живет отдельно; переехала в дом Мухранских на Головинский.

Анна и Маша родили в один год, с разницей всего в два месяца. У Анны родился мальчик. Его назвали Марком, в честь деда. У Нины — девочка. Ее окрестили Елизаветой, все называли ее Ветой.

Когда началась японская война, Леван с полком отправился на фронт. Под Мукденом был легко ранен. Вернулся с войны летом 1906-го, ходил с тросточкой, слегка прихрамывал. На кителе появилась Георгиевская ленточка. В тот же год молодые Мухранские уехали в Петербург. Леван поступил в Академию генерального штаба.

В 1905 году в России вспыхнула революция. В Москве, на Пресне шли бои. На Кавказе тоже было неспокойно. В Гурии бунтовали крестьяне. Захватывали княжеские земли, жгли усадьбы. Власти действовали нерешительно. Боялись, что восстанут местные солдаты. Крестьяне стали захватывать города. Порядок навели казачьи части из России.

Когда опубликовали Манифест 17 октября, Жорж и Паша заказали ящик шампанского. Гуляли до утра. Пили за свободу, за царя-освободителя. В ноябре в киосках появилась газета «Тифлисский вольнодумец». Основатели и издатели — братья Дадашевы. Газета выступала за социализацию земель, немедленное принятие рабочего законодательства, гневно обличала произвол чиновников. В феврале 6-го года вышел закон об антиправительственной пропаганде. Газету закрыли. Вскоре в Авлабаре нашли подпольную типографию; там печатали листовки с призывами к всеобщему восстанию. Начались аресты. В городах появились черные сотни. Нападали на либеральных деятелей. Убили Илью Чавчавадзе.

Жорж и Паша остро переживали крушение надежд на скорую свободу. Ушли в дела. А дела как раз шли неплохо. Жорж стал играть на бирже и очень удачно.

…Было лето 1907 года. Швейцар принес в кабинет Жоржу конверт с запиской. «Нужна помощь. Приюти товарища». Подписи не было. Жорж показал записку Паше.

— Это — Ирина, — сказал Паша. Жорж кивнул.

— Что будем делать?

— Надо помочь, — сказал Паша.

Товарищ появился, когда стемнело. Прошел со двора, поднялся по винтовой лестнице. Постучал в окно. Это был грузин лет тридцати, в высоких сапогах, косоворотке. В правой руке небольшой саквояж. Левой рукой он владел плохо.