Уильям Дерезевиц - Уроки Джейн Остин. Как шесть романов научили меня дружить, любить и быть счастливым

Естественно, не все шло гладко. Конечно, у нас случались ссоры. Люди не идеальны, по крайней мере, я – точно нет. Когда что-то случалось, я тут же уходил в глухую оборону. Но меня спасали две истины, усвоенные благодаря Остин. Первая – мнение моей девушки столь же важно, сколь и мое собственное, хотя до смерти тяжело вспоминать об этом в разгар спора. Второе – необходимо признавать свою неправоту, как бы ужасно и унизительно ни казалось проигрывать битву, в которой я так яростно и самовлюбленно защищаюсь. В итоге поражение шло мне на пользу.

В минуты или часы отчуждения, в вихре криков и оскорблений всегда наступал момент, когда в голове на мгновение прояснялось, и я чувствовал, что должен извиниться перед своей девушкой, чего бы мне это ни стоило, до того, как все мосты окажутся сожженными. И за это меня будет ожидать награда – я получу новое знание, стану взрослее. Мне не придется повторять свои ошибки; я вырасту духовно, как человек и как ее избранник. Это чувство было подобно спасительному канату, брошенному в подземелье, куда я сам себя загнал; оно позволяло мне выбраться наружу, обратно к свету и любви. С ней происходило то же самое. Мы учились друг у друга прощать и просить прощения.

Зимой я повез ее в Мексику, и мы устроили что-то вроде медового месяца. Она как-то рассказывала, что с детства любит каникулы у моря, и мне захотелось удивить ее чем-нибудь необыкновенным. Мы поселились в маленьком домике на острове рядом с Канкуном и неделю просто грелись на солнце, как две ящерицы, гуляли по улочкам деревеньки и гоняли на мопедах по окрестным дорогам.

Весной наши телефонные разговоры стали походить на настоящие свидания. Налив себе выпить, мы выспрашивали друг у друга новости о прошедшей паре дней. Погода стояла теплая, и я полюбил сидеть на пожарной лестнице, вдыхая аромат сирени, цветущей во дворе. Потом мы, не прерывая разговора, готовили ужин, обменивались шутками и впечатлениями, говорили до глубокой ночи, пока не начинали засыпать на полуслове.

Летом я поехал в Кливленд. Некоторые из моих нью-йоркских знакомых содрогнулись, узнав, что я встречаюсь с жительницей Среднего Запада. Как-то вечером я столкнулся с той гламурной дамой, которая порвала с парнем из Огайо, потому что тот не умел прилично одеваться, и она спросила: «Ты все еще встречаешься с этой девушкой из Сент-Луиса?»

Когда я представил свою возлюбленную еще одному из таких людей, сыну знаменитого современного художника, он заявил: «О, я бывал в Цинциннати. Я-то думал, там лишь пара торговых улиц, но выяснилось, не все так плохо».

Нет, Кливленд (я хотя бы знал разницу между Кливлендом и Цинциннати) был совсем неплох. Оказалось, жизнь есть и за пределами Нью-Йорка. Со временем я по-своему полюбил этот город, ведь там жила моя девушка. Мы бродили по улицам, и она делилась со мной воспоминаниями, показывала свои прежние дома и тайные убежища, рассказывала о них, знакомила с людьми, о которых упоминала. Она заново восстанавливала всю свою жизнь и вводила в нее меня.

Я установил компьютер в ее гостиной и принялся за вступление к диссертации – его всегда пишут последним. Я подсадил ее на Леонарда Коэна, которым увлекся еще во времена своей депрессии, она же научила меня правильно пить мартини. В июле на день ее рождения я спрятал с полдюжины подарков по всей ее квартире; она испекла мне печенье с забавными записками внутри. Конечно, моя кошка переехала в Кливленд вместе со мной – она полюбила спать, свернувшись клубком, на подушке между нами. Уезжая в Бруклин в конце августа, я оставил киску любимой, чтобы частичка меня осталась с ней.

Вскоре они вместе приехали ко мне. В декабре она собрала вещи и перебралась в мою квартиру. Теперь пришла моя очередь подарить ей город. Мы ели пирожки с черной фасолью в Китайском квартале, блины на Брайтон-Бич, суп из рубца (под названием «фляки») в польском ресторане. Мы гуляли по городу и любовались Бруклинским мостом в лучах заходящего солнца. Владелец магазинчика в Маленькой Италии поднял тост за наше счастье, наполнив крошечные рюмки бальзамом пятидесятилетней выдержки – густым и сладким, как кленовый сироп.

Все встало на свои места. Она была рядом, когда я, наконец, защитил диссертацию; мы были вместе, когда я – чудо из чудес – получил постоянное место работы в Коннектикуте. Теперь мы могли воссоединиться со своими друзьями, нашей второй семьей, благодаря которой мы и встретились.

Все это время я знакомил ее с важными для меня людьми. Она встретилась с моими родителями. Я впервые привел домой девушку, и мама с папой все никак не могли поверить, что их малыш (мне было тридцать три) наконец-то повзрослел. Она познакомилась с моим профессором, который пригласил нас на ужин и общался с нами на равных. Я представил ее паре из высшего общества, но они не приняли ее в свой круг. Она встретилась с моей лучшей подругой, которая и в самом деле отлично знала меня, потому что сразу поняла: я нашел человека, которого так долго искал.