Уильям Дерезевиц - Уроки Джейн Остин. Как шесть романов научили меня дружить, любить и быть счастливым

Как известно, Остин и сама была большой поклонницей живописного стиля, так же как и готических романов. Но она отлично понимала, что любое течение в искусстве, любая идея, любая привычка, если принимать ее бездумно и безоговорочно, очень быстро превратится в штамп, клише. Стоит только начать относиться к чему-либо слишком серьезно, и сам не заметишь, как начнешь слишком серьезно относиться к самому себе, а там уже недалеко и до мистера Коллинза – нудно поучающего вместо того, чтобы смеяться и удивлять. И тогда ваши студенты, проникнувшись вашим же внушением, начнут нести полную чушь: «И Кэтрин оказалась столь способной ученицей, что, когда они поднялись на вершину Бичен-Клиффа, она сама отвергла вид на город Бат в качестве возможного объекта для пейзажа».

Теперь мне стало ясно, почему роман начался с такой необычной фразы. «Едва ли кто-нибудь, кто знал Кэтрин Морланд в детстве, мог подумать, что из нее вырастет героиня романа», – говорилось в первом же предложении. Это шутка, отсылка к готическим романам, и далее автор продолжает в том же духе – отцу Кэтрин «не было нужды держать своих дочек в черном теле», «среди знакомых Морландов не было ни одной семьи, которая вырастила бы найденного на пороге мальчика неизвестного происхождения» и так далее. Намеки весьма прозрачные. Но, помимо этого, первая строка привлекает наше внимание к тому, что в книге обыгрываются и высмеиваются разного рода социальные условности. Героиня и романтическая история, мистер Совершенство и мистер Главный Злодей, опасности и недопонимания, конфликты и осложнения, разоблачения и неожиданные повороты сюжета и в итоге счастливый конец – на этом основывается каждая книга Остин; она не может обойтись без условностей, как автор детективов без трупа. Однако Остин не хочет, чтобы мы увязли в этих условностях, доверчиво погрузились в иллюзию, ошибочно принимая художественный вымысел за незыблемую реальность. Будьте бдительны, – говорит Остин. Не принимайте сказанное за данность, даже если автор – я.

Иными словами, будьте внимательны. В первую очередь к своим собственным чувствам, чутью. Окружающая действительность вечно пытается заставить нас лгать себе: «О да, очень большое, – ответила Кэтрин, тщетно скрывая зевок». Нашим чувствам, – дает понять Остин, – неведома вежливость, они доставляют неудобства окружающим. Друзья и родственники всегда не прочь подсказать нам, что именно мы должны ощущать, чтобы сделать их жизнь легче или занимательнее. Вот Изабелла говорит Кэтрин о Генри, с которым героиня встретилась к этому моменту всего один раз:

– Не смею вас за них упрекать. Если сердце занято – мне это так знакомо! – внимание посторонних его не радует. Все, что не связано с его избранником, кажется таким заурядным и скучным! Ваши чувства вполне понятны.

– Вам незачем убеждать меня, что я много думаю о мистере Тилни, которого, быть может, никогда не увижу.

– Никогда не увидите? Милочка моя, как можете вы так говорить? Поверьте, если бы вы и впрямь так думали, вы были бы глубоко несчастны.

Именно Изабелла пристрастила героиню к любовным романам. Она хотела, чтобы в жизни Кэтрин (а заодно и в ее собственной) бушевали страсти, которыми изобиловали глупые книжки, а если это сделает ее подружку несчастной – тем интересней.

Генри вел себя совершенно иначе. Ближе к концу повествования Остин вставляет разговор между Генри и Кэтрин об Изабелле, невольно заставляя нас сравнивать характеры Генри и Изабеллы. К этому времени лживая сущность интриганки мисс Торп уже стала очевидной и девичья дружба подошла к концу:

– Вам, наверно, кажется, что, потеряв Изабеллу, вы потеряли половину своего собственного «я». В вашем сердце возникла пустота, которую невозможно заполнить… Вы чувствуете, что у вас нет больше друзей, с которыми вам хотелось бы свободно делиться мыслями, на чье участие вы могли бы положиться, чьему совету по поводу любого затруднения – последовать. Не правда ли, вы испытываете все это?

– Нет, – ответила Кэтрин, немного подумав, – не испытываю. С моей стороны это нехорошо? По правде говоря, хоть мне и больно, хоть я и огорчена тем, что не могу больше ее любить, что никогда уже не услышу ее голоса, даже, наверно, ее не увижу, – я себя не чувствую такой несчастной, как можно было ожидать.

Генри, рассуждая о чувствах окружающих, черпал вдохновение в том же море словесных клише, что и Изабелла; во все времена люди, заводя речь о романтике и дружбе, использовали высокопарные формулировки (фразы изменились – «заклятые друзья», «настоящая мужская дружба» и «друзья на веки вечные», – но суть осталась прежней). Однако Генри не разъяснял Кэтрин, что она должна чувствовать, а лишь просил ее прислушаться к собственным переживаниям. Это поворотный момент романа: благодаря Генри героиня научилась понимать себя.