Уильям Дерезевиц - Уроки Джейн Остин. Как шесть романов научили меня дружить, любить и быть счастливым

Мой профессор, задавая вопрос, не имел на него точного и окончательного ответа; он искренне желал услышать наши соображения. Точно так же рассуждения Генри на тему танцев и брака не несли в себе определенного подтекста, урока или морали. Он просто хотел, чтобы Кэтрин задумалась, и они смогли обсудить мысль вместе; разговор обещал быть куда интереснее чем: «Разумеется, дорогая моя… это в самом деле очень досадно», или «Это мое любимое местечко… оно такое укромное», или «Я вызову на дуэль любого человека, который скажет, что моя лошадь пробегает в упряжке меньше десяти миль в час…» и так далее. Генри предлагал разговор, позволяющий почерпнуть что-то новое, благодаря которому можно было лучше узнать собеседника и проникнуться к нему интересом.

Мой профессор был таким же, как Генри, а значит, таким же, как Джейн. Сама Остин – насмешливая, хитроумная, вызывающая – смотрела на нас со страниц «Нортенгерского аббатства». Ее читатели стали ее учениками: она воплотилась в Генри, мы заняли место Кэтрин, и Остин заговорила устами мистера Тилни. То, чем Генри делился с Кэтрин, несомненно, предназначалось и нам. Когда Генри высмеивал светские беседы, мы неизбежно вспоминали свою пустую болтовню. Когда он учил Кэтрин думать по-новому, в нашем инертном сознании зарождались свежие идеи.

В первом разговоре Генри преподал Кэтрин урок с помощью перевоплощения. Он прикинулся другим человеком – фальшивая улыбка, вкрадчивый голос, явное самодовольство – и сделал все, чтобы нелепость его поведения была очевидна аудитории, то есть Кэтрин. Остин никем не притворялась, но, на наших глазах, примерила множество разных масок. Фразы вроде «дорогая моя», «мое любимое местечко» и «я вызову на дуэль любого» аналогичны выступлению Генри на тему «Давно ли, сударыня, вы прибыли в Бат?». А ирония, которой проникнуты все эти высказывания, заставила нас взглянуть свежим взглядом на самые, казалось бы, обычные разговоры и поведение. Остин, как и Генри, учила, показывая, стараясь заинтересовать, а потом и задуматься.

Джейн Остин писала романы, а не эссе, и больше, чем любой другой автор, боялась испортить свои работы субъективностью. Она никогда не наставляла и не объясняла, никогда не прерывала повествование, чтобы навязать свое мнение о герое или поделиться своим суждением об устройстве мира. Она не искажала образы персонажей, вкладывая в их уста собственные мысли. В письме Кассандре о публикации «Гордости и предубеждения» Остин шутливо высказалась на этот счет – она часто говорила о серьезных вещах с иронией: «Работа получилась слишком уж легкой, красочной и живой… непременно следует разбавить повествование длинными главами, совершенно не связанными с сюжетом, чем-нибудь глубокомысленным, если выйдет, а если нет, тогда подойдет напыщенный вздор: например, эссе о писательстве, рецензия на Вальтера Скотта, история Бонапарта». Остин не может удержаться, чтобы не проехаться по этой удручающей привычке некоторых романистов.

Сама Остин никогда не поучала и терпеть не могла, когда этим занимались другие. В «Гордости и предубеждении» Мэри Беннет сыпала умными цитатами, мистер Коллинз любил читать вслух толстые серьезные книги, и к ним обоим относились как к глупцам. Генри не имел привычки наставлять Кэтрин; он увлекся лишь однажды, и Остин тут же мягко посмеялась над ним. Это случилось, когда Генри, Кэтрин и Элинор, старшая сестра Генри, подруга нашей героини, поднялись на холм, чтобы посмотреть на Бат с высоты. Тилни «стали обозревать местность, как это делают люди, занимающиеся живописью», и обсуждать, «в какой мере она подходит для пейзажа». Остин высмеивает моду на английский живописный стиль – впечатляющие пейзажи, созданные по определенным канонам того времени: таинственно потемневшие небеса, причудливо изогнутые деревья, колоритные развалины. Кэтрин в этом не разбиралась, но мистер Тилни с удовольствием просветил ее:

…Она с огорчением призналась в своей недостаточной осведомленности и заявила, что за умение рисовать была бы готова жертвовать всем на свете. В ответ незамедлительно последовала лекция о прекрасном, в которой объяснения ее спутника были настолько доходчивыми, что она тут же стала любоваться всем, что казалось красивым ему, и к которой она выказала такое серьезное внимание, что он ощутил полнейшее удовлетворение ее выдающимся природным вкусом. Он говорил ей о передних планах, расстояниях и далях, боковых фонах и перспективах, свете и тенях. И Кэтрин оказалась столь способной ученицей, что, когда они поднялись на вершину Бичен-Клиффа, она сама отвергла вид на город Бат в качестве возможного объекта для пейзажа.