Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

Любопытно в этой истории то, что только Машу Аза и слушалась. Над Кузей начальников не было, хотя пёс он был домашний, но сохранял при этом полную независимость. Его кормили и ему не мешали жить так, как ему хотелось. Но когда его, будучи сильно придавленным Азой, Машка брала на руки, Кузя затихал. Он тоже признавал в Машке авторитет.

Что – то было общего между этой троицей. Какое – то внутреннее понимание. Маша не была сиротой. У неё был отец – лесничий. Играть в лесу Маше было не с кем, и отец периодически привозил её в интернат для общения со сверстниками. Отец у Маши был прекрасно образованный лесничий. О том, как он стал лесником, история умалчивает. Время было перестроечное. Очередное смутное время в России. Кандидаты наук, бойцы плаща и кинжала, самые засекреченные учёные вдруг стали никому не нужны.

У государства сменилась ориентация по отношению к людям, ковавшим щит родины. О том, что щит можно больше не ковать, мало кто сожалел. Сожалели больше о том, что образовалась масса свободного времени, так как эти люди привыкли думать постоянно, и вдруг их этого лишили. Многие запили вглухую от полной своей невостребованности. Машкин отец был из их числа. С ним плохо обошлись. Он защитился, как сумел. Он не подставлял щёки для битья. Он сам вышиб мозги у обидчиков. Проснулась совесть. Падал он недолго, но резко. Оказавшись на дне, он с удивлением обнаружил очень интересный мир. В этом мире не было привязки к материальному. В нём жили одним днём, хотя и с надеждой на завтрашний день. Принцип был такой. Есть силы с утра, к обеду найдёшь себе и еду. Нет сил с утра, жди их прилива к вечеру, и будешь сыт. А если их нет ни утром, ни к обеду, то ночью преставишься. Раз выдохся, нечего на земле маяться, пора в землю. Он с удивлением узнал, что так живут многие, а через пару лет своего бомжевания он уяснил, что так живут все те, кто достоин уважения. Промысловики, рыбаки, геологи, военные и т. д. Либо трудись, либо уходи, не порти другим настроение.

По России он бродил года три, постигая на собственном опыте её устои. К его знаниям добавился огромный опыт. Знания и опыт привели его в монастырь. Но среди братьев – монахов он пробыл совсем не долго, почуяв в их жизни свою прежнюю доперестроечную жизнь с иерархией, работой на общее благо и светлым будущим. Но бродить по России он устал. Новое в его открытиях иссякло. Он решил углубиться в самого себя. Сказался предыдущий опыт системщика. Монастырь был в Муромских лесах. Леса в лихую годину вырубались нещадно, и он решил, что если уж кому и служить, так природе.

Конечно, за спасение всех муромских лесов, в отличие от министерства охраны природы, он не брался, но, наметив для себя участок леса в радиусе 10 км, оберегал исправно. Таким образом, он стал угоден и монахам, и жителям окрестных деревень, большинство которых кормилось с леса, и животным. Он для всех стал своим. Поставил дом. К нему пришла женщина, а скоро появилась Машка.

Машка стала его любимицей.

Глядя на её игры, на то, как её слушаются все приблудные зверюшки и птицы, он подолгу думал о себе самом, о женщине давшей жизнь этому ребёнку. Его ум наконец-то сделал очень интересное заключение, что без зачатия дети не родятся. Но в Машке было много такого, чего не было в родителях. И это позволили ему сделать ещё одно открытие, что родители это далеко не всё.

Маша играла с ребятишками из разных деревень, вроде такими же, как она, но одни были просты, как голые колени, другие с «деревенской хитрецой».

– Откуда в одних деревнях хитрость, если в них уже давно нечего делить, а в других всё просто «до слёз», – думал Машкин отец.

Он обратился к деревенским старожилам с просьбой рассказать ему историю окрестных деревень. Оказалось, что раньше в одной из деревень была и мельница, и хлебозавод, и довольно большой рынок. Словом, деревня «Хитрово» соответствовала своему названию полностью. В двух других: Коленово и Черепово люди жили лесом. От этого, вновь приобретённого знания, Машкин отец сделал довольно интересный вывод: хитрец воспитывает хитреца, охотник охотника, художник художника и т. д. Выходило так, что, действительно, с кем поведёшься, от того и наберёшься».

– Всё бы так и было – размышлял Машин отец, – но деревни опустели, в них не осталось тех, кого воспитывали. А те, кто воспитывал, спились от безделья, ибо для того, чтобы прокормить себя, в России можно и вовсе не работать. Теперь те, кого воспитывали, жили в городах и пытались воспитывать своих детей. Но город сыграл с жителями деревни злую – презлую шутку. Одно дело встать в деревне в четыре часа утра и лечь в десять вечера и быть весь день занятым делом. Другое дело, завод, фабрика. Не более восьми часов работы, а дальше? Дальше безделье. Застойные партия и правительство в стране опыта из последних сил пытались исправить огрехи предыдущего опыта, который носил разные названия: от индустриализации до коллективизации, и даже какого-то раскулачивания. Чего только не взбрёдёт в головы хорошо просвещённым руководителям. Но застойные они были. Вот в чём была их проблема. Они полагали, что для того, чтобы народ начал шевелиться, его надо держать впроголодь. Но народ быстро нашёл калории в водке и запил в свободное от работы время. Времени свободного, надо заметить, было много по всему трудовому фронту. Тогда застойные партия и правительство решило всем дать маленько «частной» собственности в виде садов и огородов, которые ранее были обложены налогом и «раскулачены». Весь народ радостно встал «раком» на грядках по всей стране опыта.