Сергей Минутин - Никто мне ничего не обещал. Дневниковые записи последнего офицера Советского Союза

События развивались как обычно, не отклоняясь от общепринятого земного алгоритма. Кухня, водка, сигаретный дым. Картину не портил даже кот Васька. Хоть он прыгал на гостя и пытался его оцарапать. Шерсть на загривке у него стояла дыбом, зелёные глаза святились здоровым недобром. Была весна. Поэтому поведению кота особого внимания не придали. Секретный гость, конечно, знал, в чём дело. Эти «подлые» кошки чуют, понимаешь, нечистую силу, но говорил он о другом.

– Валера, члены твоей фирмы будут губить чиновников и начальников.

– Чё так? – спросил Валерка и продолжил, – губить цеховиков и бизнесменов веселее, можно хоть поживиться, и совесть потом не мучает.

– Это вчерашний день, – внёс ясность секретный гость. – Страну надо поднимать. Что такое чиновник? Разложу по полочкам: чиновник – виновник – иновник – инославный на теле молодого, вновь созданного перестройкой государства. В расход его паразита. Что такое начальник? На первый взгляд, начало чему-то. Вот как скрыли свою суть паразиты. Но убираем «на», и что остаётся.

– Что? – в тему спросил Валерка.

– Чальник, словом чалит – конец любому начинанию. Значит, тоже в расход паразита. Задача ясна?

– Легко, – согласился Валерка. Мысли секретного гостя были явно созвучны его собственным.

Но речь не о них, речь о коте Ваське. Как только секретный гость ушёл, Васька успокоился, замурлыкал и стал тереться о ноги хозяина. Васька был против секретного гостя, но вовсе не против того, чтобы его «начальник» стал киллером других начальников. Васька помнил кое-какие традиции мафиозного мира и надеялся на более счастливую житуху. И действительно, жизнь Васькина задалась уже на следующий день. На Ваську обрушился поток рыбьих голов и других её частей. Сначала он урчал и бегал с ними по всей квартире, соображая, куда спрятать такое богатство. Хозяйку такое Васькино поведение радовало безмерно. Периодически она делала вид, что готова отобрать у Васьки рыбью головёнку. Васька начинал фыркать и рычать, как собака.

Потом голов стало так много, что Васька перестал успевать их есть и прятать. Но он их все терпеливо высасывал. Потом голов стало ещё больше. Васька их только лизал. Он стал толстый и ленивый. Хозяйка тоже перестала радоваться и всё чаще лупила его веником, сметая разбросанные головы в совок для мусора. И вот однажды вместо голов Васька обнаружил в своей миске сухари. «Всё, – решил Васька, – сладкая жизнь у его хозяев закончилась». Васька был кот учёный. Он прочитал на коробке с сухарями «Кети – Кет». «Точно хана, – решил Васька, – замели хозяина». Затосковал Василий и помер. Вместе с ним исчезло из квартиры и различение чистого духа от нечистого.

А где-то в далёкой, глухой деревне по вязкому чернозёму деревенской улицы, весь пропахший мазутом и бензином брёл домой, ища опору в столбах и заборах, механизатор Василич. Он получил зарплату. Традиционно, получив деньги, Василич напивался «встельку».

Он знал, что увидев деньги, жена не будет ругаться. При виде денег в её голове происходило что-то неведомое для Василича. Неведомое и необъяснимое. Она при виде денег забывала о нём сразу, и пока деньги не заканчивались, она о нём не вспоминала. Это были лучшие дни жизни Василича. Спросите: «Зачем же они так мучились?», а я почём знаю, если чернозём кругом. Хотя иногда и над этой деревней пролетал попугай, напевая: «У любви, как у пташки, крылья, её никак нельзя поймать…».

Валерка взгрустнул по Ваське и развёлся с женой. С кем не бывает. Казалось бы кот. Но он рад тебе. Встречает, провожает, играет с тобой. Мешает, прыгнув на тебя спящего ночью и разбудив. И вот кота не стало. Домашний мир рухнул. Для кого спрашивается он старался, переводя чиновников и начальников на «мыло»? Исключительно для Васьки. А она ему сухарей.

Валерка взял отпуск. Внутреннее министерство сразу объявило о небывалом росте борьбы с коррупцией. Отпуск Валеркин протекал также традиционно для страны опыта, как и у его коллег по оружию. Только неопытные в этой стране ехали в другие страны отдыхать. Валерка же не был «перелётной птицей», он был свой в «доску». Он уехал в деревню и встал на постой у одинокой женщины. Она ему не мешала, он не мешал ей. Он отдыхал. Он пил и размышлял. Кого он переводит на «мыло»? Только дураков. Ему ни одного не жалко. Почему? Видимо, в той власти, которую все видят, дураки далеко не случайны.

В той власти, которая стоит над видимой, слишком сильно напряжение, чтобы позволить себе быть видимой властью «руководящей народами». Но, тогда зачем ему поручили этих глупых чиновников и начальников сокращать, если от них и так вред невелик?