Церенц - В муках рождения

После этих слов огорченный Гурген Апупелч сел на коня и с несколькими всадниками отправился в путь. Он доехал до Карина, куда уже дошла слава о нем.

Император Михаил приглашал его к себе в Константинополь, но родная земля и сердце, которое, он верил, принадлежало ему, – мешали принять это приглашение, и он оттягивал его.

В таком настроении он тяжело заболел в Карине, и после выздоровления врачи направили его в окрестности города для перемены климата. По предложению каринского военачальника, Гурген поселился на небольшой даче у самой греческой границы. Дом стоял на холме, и Гурген любил отдыхать в тени вековых дубов на берегу небольшой речки.

Его могучая природа взяла свое, и он стал уже поправляться, когда однажды утром отряд воинов арабов, окружив его на прогулке, связал и повез к Ашоту Багратуни. Это изменническое нападение было подготовлено с помощью греков.

Ашот и сам в это время был в тяжелом положении – против него строились козни. Отец его, спарапет Смбат, находился в руках варваров в Багдаде, и он, испугавшись верховного эмира, не сумел освободит Гургена. Он счел за лучшее послать его к владетелю Тпхиса, считавшемуся среди окрестных эмиров самым человеколюбивым. Тпхисский эмир попытался угрозами и увещеваниями заставить Гургена принять магометанство, но, ничего не добившись, снова велел связать его, надеть на шею цепь и отправить в персидский Атрпатакан. Там приспешники сатаны пустили в ход все, чтобы только заставить этого богатыря отречься от христовой веры, но Гурген, не боявшийся смерти на бранном поле, и здесь остался непоколебим.

Положение Гургена становилось все невыносимее. Христовы враги мучили его жаждой и голодом. Он брошен в подземелье крепости Гмбет на берегу озера Урмии.

Однажды в подземной темнице Гургену, потерявшему всякую надежду на освобождение, привиделся человек в светлых одеждах, который сказал; «Будь осторожен, борись храбро, будь христовым воином, не заблуждайся, как те пленные, принявшие веру Исмаила…» Гурген присмотрелся к нему и узнал Овнана. Он простер к нему руки с возгласом: «Овнан! Овнан!..» Но видение исчезло. Узник ощутил в себе новые силы и вновь уповал на бога.

Но разве Гургену нужна была жизнь? Даже в та времена, когда он был владетелем Васпуракана, он ни минуты не думал о себе, не мстил никому и сочетал добродетель с храбростью.

Он устал от мирского зла, видя вокруг только ложь, обман и предательство. С израненным сердцем, думая только об Эхинэ, он просил бога взять его жизнь, ибо тяжко было ему. Сейчас в грустном одиночестве и безделье он острее ощущал свою сердечную рану, чем среди лязга оружия на поле боя.

С исхудавшим от голода и болезни лицом, забытый людьми, Гурген бодрствовал, когда однажды вошел к нему тюремщик и сказал:

– Пойдем, госпожа хочет тебя видеть.

– Какая госпожа?

– У нее приказ от великого эмира. Пойдем со мной.

Изнемогая от тяжести цепей, Гурген последовал за ним. Они вошли в комнату, где на диване сидела женщина в широком плаще, лицо ее было закрыто покрывалом. По обе стороны от нее почтительно стояли два черных евнуха. Вид этой женщины и евнухов не предвещал ничего хорошего, и Гурген почувствовал опасность, хотя всегда отличался бесстрашием и не боялся смерти. Он окинул безразличным взглядом комнату и стал смотреть в окно, откуда виднелось озеро, залитое солнцем, и небо, которого он был лишен.

Когда тюремщик вышел, женщина под покрывалом заговорила:

– Не узнаешь меня, неверная собака? – произнесла она хриплым и злым голосом. Она раскрыла лицо, и Гурген узнал арабку из Апауника.

– Не было нужды показывать мне красоту твоего желтого лица, – спокойно сказал Гурген. – Твои грубые слова, твой отвратительный голос сказали мне, что предо мной самая наглая женщина, которую когда-либо я в жизни встречал. Закрой свое лицо, чтобы не изменить своей вере и чтобы я не видел ничего безобразнее моей тюрьмы.

Женщина затряслась от ярости, поднялась с места и, заскрежетав зубами, гневно воскликнула:

– Нечестивец! Даже в цепях ты осмеливаешься говорить мне дерзости? Знай, что я госпожа твоего тела и ты не уйдешь от меня. Сколько лет, как я живу жаждой мести, и наконец аллах предал тебя в мои руки. Мне нет нужды закрывать от тебя лицо, потому что ту уже труп. Не думай, что ты умрешь обыкновенной смертью. Я клещами истерзаю твое тело, сожгу на медленном огне. Нечестивый разбойник, ты ворвался в мой дом, похитил моих служанок, увел моего коня, отнял у меня Али. Не жди от меня жалости. Вот приказ верховного эмира, который внял моим просьбам и подарил мне тебя. Единственное, что спасет тебя, неверная собака, это, если ты отречешься от своей ложной веры и, закованный в цепи, как раб, будешь мне служить…