Петр Кириченко - Край неба

— Гы-гы! — густо басил он. — Гы-гы!..

Подвижный, ловкий и умелый на любое дело, Лихарев тем не менее был ленив. Правда, если уж брался за что, то не отходил, пока не заканчивал, но работал без любви, нервно, даже зло, будто отбывал какую-то повинность и хотел отбыть ее побыстрее. Руки у него сильные, рабочие, с длинными цепкими пальцами, но подушки на пальцах нежные, потому что он старался ничего не делать. Часто из-за какого-нибудь гвоздя, который можно вбить в стену за полминуты, он долго препирался с женой, говоря, что летает и чертовски устает и не намерен заниматься всякой чепухой вроде забивания гвоздей. Да и вообще, с непонятной, но твердой убежденностью Лихарев полагал, что полеты освобождают от многого, даже от необходимости думать, и, если бы кто возразил ему, что это вовсе не так, он бы только посмеялся.

Ходил он быстро, но мелкими шагами, что казалось странным для такого здоровяка, и грудь выпирал так, будто встречный поток давил на него с необычайной силой и он преодолевал его не без труда. Если шел с кем-нибудь, то всегда оказывался на полшага впереди, словно не мог терпеть никого у себя перед глазами.

Говорил много и заметно томился, если приходилось кого слушать, перебивал или в крайнем случае поддакивал, но не молчал. Свято верил, что никто ничего нового ему не расскажет, и когда приговаривал: «Так!.. Да-да!» — становилось понятно, что ему все это давно известно, а следовательно — неинтересно. Смеялся почти всегда невпопад, и не услышанному, а чему-то своему, что как раз вспомнилось.

Когда же сам принимался рассказывать, то говорил отрывисто, порой бессвязно, так, что иной раз и понять его было невозможно. Голос у него всегда был одинаково радостным. Даже если дело касалось вещей печальных, то говорил он с улыбкой и как-то взахлеб, словно не то торопился высказать, не то радовался чужой беде… Трехов как-то подумал, что даже в том случае, когда Лихарев рассказывает что-то новое, еще не слышанное, кажется, говорит он об этом уже не в первый раз.

Трехов и Лихарев закончили летное училище давно, почти двадцать лет назад, но при встрече — когда Лихарев зашел впервые, — оказалось, что помнят они то далекое время хорошо. Разговор об училище, друзьях длился до самой ночи. Многое они вспомнили, и Лихарев, собираясь уходить, сказал очень значительно:

— Да, мужик, учились мы вместе, это факт!

И Трехов даже посмеялся, поглядев на Лихарева и подумав, что у того были какие-то сомнения в том, что они учились вместе.

— Конечно, вместе, — ответил он, все еще улыбаясь. — Мне как-то вспомнился чердак…

— Да, мужик, факт! — перебил Лихарев, не слушая. Слово «мужик» он ставил где попало и так привык к нему, что обойтись без него уже не мог, как не мог обойтись и без крепких ругательств.

— Однажды я диспетчера обозвал мужиком, — смеясь, ответил Лихарев, когда Трехов сказал ему об этом. — В радиосвязи оно, конечно, лишнее, но привык вот… Это ты правильно подметил. Но возьми и другое: без мата мысль кажется какой-то пресной, а?.. А так оно понятнее… Гы!..

Он весело рассмеялся; и смех его ничуть не изменился, точно так же он всхлипывал и двадцать лет назад. И в этих всхлипах угадывалось что-то чужое, вроде бы подмеченное у кого-то и так неудачно взятое для какой-то своей цели… Трехов тоже улыбнулся, живо представив возмущенного диспетчера, которого Лихарев назвал «мужиком», и подумав о том, что Лихареву нелегко вести связь с «землей», потому что приходится выбирать слова.

Надо сказать, что за все эти годы Лихарев ни разу не заходил к Трехову, хотя адрес у него и был: однажды они встретились в аэропорту, но времени было так мало, что они едва успели перекинуться несколькими словами. Лихарев записал адрес и, пока записывал, говорил о том, что он с женой и дочерью снимает комнату в небольшом поселке, что переезжают они часто, поэтому свой адрес он сказать не может.

— Но найти меня просто, — говорил он Трехову. — Спроси в порту любого — скажут… А если что, пиши на штурманскую, письмо дойдет, а не то передай с ребятами…

Конечно, найти Лихарева в поселке не представляло труда, но Трехов не собирался ехать на юг, к тому же ему было понятно, что значит снимать комнату у чужих людей… Они расстались, и могло показаться, друзья окончательно забыли друг друга, что в повседневной жизни случается не так уж и редко, но прошлой весной Лихарев неожиданно приехал к Трехову и теперь навещал его всякий раз, прилетая рейсом в Ленинград. Рейс этот был эстафетный, и экипаж отдыхал два дня, прежде чем возвратиться домой.