Петр Кириченко - Край неба

Ступишину было жаль женщину, он понял, что сказал лишнее, и, пытаясь успокоить Лизу, попросил прощения.

— Не обижайся, — проговорил он глуховато. — Я без зла сказал…

— При чем здесь ты, — отмахнулась от него Лиза, все так же горько всхлипывая и размазывая по лицу слезы. — Он женился, а теперь жалеет… А я говорила… говорила… — начала Лиза, но продолжать не стала и только всхлипывала.

Игнатьев сердито взглянул на жену, но ничего не сказал, а потом стал успокаивать ее, просил не плакать и вытирал ей ладонью слезы.

— Ни о чем я не жалею, — приговаривал он тихо, как-то смущенно. — С чего ты взяла… Не плачь! И не говори чего не следует…

Лиза не скоро затихла, а Ступишин мысленно ругал себя за то, что так глупо влез в семейные дрязги. «Но все же она колючка», — решил он напоследок.

Игнатьев улыбнулся, загадочно подмигнул товарищу и, встав из-за стола и подойдя к шкафу, сказал:

— Выходной, говоришь?

— Говорю, — подтвердил Ступишин и нарочно отвернулся к окну, будто совершенно ни о чем не догадывался. — Ну надо же! — загудел он тут же, увидев на столе бутылку красного вина.

— Лиза купила, — не без гордости ответил Игнатьев.

— Не может быть! — Ступишин так удивился, что сказал это шепотом. — Шутишь?..

— Купила, — повторил Игнатьев, усмехаясь, словно бы и сам в такое не верил. — Кто-то из наших, как водится, дома рассказал о посадке, а те ей передали. Ну вот она и принесла. Давай, говорит, за удачу.

— Одобряю, — снова прогудел Ступишин и даже головой покрутил в знак такого одобрения. — Чувствуется правильное воспитание.

Говоря это, он тут же снял форменный пиджак с погонами и повесил на спинку стула; точно так же он делал в пилотской перед тем, как садился в командирское кресло и готовился к работе.

— Да, — значительно произнес он, снова усаживаясь за стол напротив Игнатьева. — Никогда бы не подумал! Вот бы и моя взяла в пример…

Похоже, действительно он удивился не на шутку.

Друзьям было по сорок лет, но Ступишин, невысокий, крепкий — во всех его движениях, так же как и в голосе, чувствовалась неторопливость, основательность, — казался старше. Игнатьев выглядел моложе из-за худобы, и если у Ступишина лицо было полное, щекастое, то у его товарища вытянутое и худое. Глаза у Игнатьева быстрые, темные, а Ступишин глядел на людей спокойно, даже несколько равнодушно. Но характер у него был добрый, независтливый, у него можно было занять денег, он никогда не отнекивался, как многие другие. «Бери, — говорил. — Будут — отдашь». Игнатьеву он доверял свою автомашину, когда тому требовалось, и тем самым повергал летавшего с ним бортмеханика в неописуемое волнение. У того даже настроение пропадало, он долго пожимал плечами, не понимая такого «геройства», а однажды не выдержал и сказал:

«Машину не давай! — голос у него был сердитый, будто Ступишин хотел отдать не свой автомобиль, а «Москвич» бортмеханика. — Ни в коем разе!»

«Почему?» — спокойно спросил Ступишин.

«Потому что никто так не делает, — ответил механик и образно пояснил: — Это все равно что жену, понятно?! Никому нельзя доверять!»

Ступишин улыбнулся, подумав о жене и дочерях механика, и хотел было сказать в шутку, что бывают исключительные случаи, когда не грех бы доверить и жену, но промолчал, решив, что механик может обидеться: у того было четыре дочери.

«Хорошее железо, коль людей проверяет», — сказал он механику, а тот не понял и с готовностью подтвердил:

«А то как же!»

Ступишин, вылетая, оставил Игнатьеву ключи от машины в штурманской, чем еще раз расстроил механика… Но главное, конечно, что Ступишин и Игнатьев понимали друг друга с полуслова; и как только Игнатьев заговорил о выходном дне, Ступишин сразу же уловил, о чем речь. Но виду не подал, и весь разговор был, собственно, пустым, но крайне необходимым в таких делах.

Лет пять назад Ступишин летал в экипаже Игнатьева вторым пилотом, с того времени они и дружили. Тогда Игнатьев как раз женился, и Ступишин был свидетелем. Свадьбы, правда, особенной не было — посидели, отметили такое событие. Невесту Игнатьев нашел с ребенком и, взяв три выходных дня, привез ее откуда-то издалека. Ступишин подробностей не знал, не интересовался и смотрел просто, как всегда, а бортмеханик, у которого жена как раз и родила четвертую девочку, вздохнул и ревниво отметил:

«Умеют же люди устраиваться! Три дня заботы — и жена тебе готова, да еще и сын! А тут…»

Он замолчал, и видно было, что, подумав о сыне, которого так и не мог дождаться, расстроился.