Владимир Москвин - Раз пенёк, два пенёк

— Что, Панкратыч? — не понял директор.

— Освободить бы надо мужика. Ни за что сидит.

— Он, что, в камере? Андрей, выпусти человека. Панкратыч, хоть и бестолковый, но безобидный. Ну, ладно, у меня дел невпроворот, — Грендельман полез в машину.

Участковый отправился одевать мундир. Клавка достала из-за пазухи десятку и подала Синему.

— Вот, выпейте с ребятками, угоститесь. Как-никак — амнистия у Панкратыча! А мне пора Прошу проведать. Будут новости — цинкану. Ещё раз благодарю, родные!

Борода отправилась по своим делам. Шурка пошёл домой, Иван Иваныч — в здравпункт. А Петя остался дожидаться участкового. Он очень беспокоился за душевное здоровье Панкратыча. Хоть и бестолковый, а всё ж таки — сосед!

Прохор погодит. Успеется, никуда не убежит милый. А вот проведать старого мухомора не мешало бы! Пришло время с этим лешим потолковать!

Клавка отправилась в гости к Малофею. Попутно она завернула в сельмаг и купила там бутылку вина.

Дом охотника казался необитаемым. Задёрнуты занавески, дверь плотно захлопнута. Но Клавку не так-то просто было ввести в заблуждение! Висячий замок на дверях отсутствовал — значит, Малофей находился дома.

Борода тихо-тихо отворила калитку и прошла во двор. Положила бутылку на видное место, под окошко. Потом набрала горсть камней и спряталась в некошеную траву. Оттуда она стала пулять в стекло — по одному камушку, с продолжительными интервалами. Клавка внимательно следила за окном, стараясь не нарушать маскировку. После третьего броска мелькнула седая борода. Ага! Теперь надо ждать.

Вскорости Малофей выглянул снова, его борода приклеилась к стеклу. Клавка затаилась. Нет, исчез, трусливый заяц! Однако дед тотчас появился опять и даже открыл форточку, прислушиваясь. Спустя пять минут раздались шаги в сенях, потом зазвенели щеколды. Наконец, дверь распахнулась. Малофей проворно подбежал к бутылке и нагнулся, намереваясь схватить добычу, но неожиданно получил хорошего пинка под зад.

— Ну, здравствуй, деда, — Клавка не удержалась и пнула распластавшегося охотника ещё раз.

Малофей заскулил и стал панически сучить ногами. Вдруг он, как-то разом, замолк и успокоился. Старый охотник тихо лежал в пыли, неотрывно глядя на ожившую покойницу круглыми от страха глазами. Резко запахло фекалиями.

Борода поняла: старик обделался. Клавка захохотала, сгибаясь пополам и тыча пальцем в Малофея.

— Помнится, ты мне хотел показать, что у тебя в штанах? Окромя г…на, там, по ходу, ничего и нету!

Насмеявшись вдоволь, баба приказала посрамлённому Малофею:

— Скидывай штаны, старый. Да поживее! Не бойся, не откушу твоё хозяйство.

Охотник повиновался без слов. Тем временем, Клавка притащила с огорода корыто и налила туда обнаруженные в сенях два ведра воды. После этого она усадила бородатого сластолюбца голым задом в оную посудину — отмокать покуда.

Потом уселась напротив, достала и раскупорила бутылку, отхлебнула из горлышка:

— Рассказывай, чушка. Как вы меня с Кабаном убивали. Да как потом в канаве кинули подыхать, словно собаку бездомную. Думал, сойдёт с рук тебе, тварь?

— Ты живая? — наконец-то прорезался голос у Малофея.

— Нет, с того света пришла. За тобой, гнида, — Клавка отхлебнула ещё.

До старика потихоньку стало доходить: Клавка выжила, спаслась. Мертвецы так себя не ведут! По крайней мере, он не слышал, чтобы покойник пил вино из горлышка.

Малофей заговорил, давясь словами:

— Это всё Кабан, Кабан, ирод! Он дверь вышиб, меня пытал за ружжо, анафема! Я, ить, Клавушка, безответный — сдачи дать не могу, потому как старенький уже. Ох, и терзал он меня, дьявол! Нет для него ничего святого. Я, ветеран, кровь проливал на фронте — а ему хоть бы хны! Исчадье, как есть исчадье!

Старый фронтовик горько заплакал. Клавке вдруг стало жалко дедушку, такого жалкого и беззащитного.

Она протянула ему вино:

— На, пенсия, выпей. И поясни всё, как было. Только не ври, иначе накажу!

Малофей присосался к горлышку, будто младенец к соске. Он беззастенчиво опустошил до конца всю бутылку. И лишь после этого принялся рассказывать. Клавка внимательно слушала деда, сопоставляя события. Картина преждевременных её похорон постепенно полностью прояснилась.

Закончив повествование, старик всхлипнул жалостливо:

— А я теперя дома сижу, как в танке. Боюсь, Кабан придёт снова. Веришь ли — не сплю, не ем. Опять же, жду конвойных. Слава Богу, что ты живая оказалась! Камень с души, воистину!