Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Э-эх-х, свобода!.. Длинный хвост пыли, завихряясь, расширяясь, застилает чуть ли не все поле за машиной. Вперед, вперед, вперед! «Какой русский не любит быстрой езды…» Кто это написал? Гоголь? А если я не русский?.. И при чем тут вообще русский – не русский? Э-эх-х!

Жужжит мотор, громко скрипят – аж мне в кабине слышно – борта старенького кузова, темно-зеленые когда-то, а теперь выгоревшие, поцарапанные, выщербленные. Но мы любим свою дряхлую лошадку, даже этот шум и тряску любим. Разве же это – настоящая езда, если без шума и без подбрасываний катишь по гладкой мостовой? Ничего и не ощущаешь, будто на месте стоишь. А вот в грузовике, особенно в кузове, на скамейке, установленной вдоль длинного борта, – хоть и держишься за перекладину, будто рок танцуешь или латинский какой-нибудь танец. Качаешься, извиваешься, все мышцы твои подергиваются в ритме тряски, голова мотается, вот-вот слетит и покатится куда-то кубарем…

Э-эх, красота!…

– Стоп! Приехали! – командует Георгий Георгиевич. Я так разошелся, что и не заметил, как он нажал на свой тормоз.

Автодело было нашим любимым предметом, дававшим к тому же ценные профессиональные навыки. Но имелись и другие уроки труда. Каждый четверг мы целиком проводили в одноэтажном здании, стоявшем в школьном дворе. И это был для нашего 9 «А» благословенный разгрузочный день. Ни съездов партии, ни великих писателей, ни заковыристой алгебры! После двух прекрасных часов, проведенных с Георгием Георгиевичем, пересекаем коридор – и вот тебе мастерская, где мы еще два часа учимся работать с металлом. В этом же здании находился и класс, где наши девочки изучали благородное искусство вышивки (к вождению машины их не допускали, что нам тогда казалось вполне естественным). Была здесь и деревообделочная мастерская. В ней мы работали в прошлом году. Проходя мимо двери, за которой так приятно пахло стружкой и опилками, мы грустно вздыхали.

В отличие от металлообработки, возня с деревом была интересной и осмысленной. Я, например, с наслаждением осваивал фрезерный станок. До сих пор вижу, как крутится зажатый с двух сторон брусок, а ты, поворачивая то одно, то другое колесико, впиваешься в дерево стамеской. То поверху, то поглубже… То прибавляешь, то уменьшаешь скорость… Вьется ленточкой стружка, брусок меняет свои очертания, приобретает ту форму, которую ты хочешь ему придать. И вот уже он превращается в набалдашник для трости с красивой резьбой или в пузатенький столбик балюстрады для лестничных перил… Да что бы ни делал, все равно получаешь огромное удовольствие! Творческое, со счастливым сознанием: ты становишься мастеровым человеком и на этом станке ой-ёй-ёй что можешь научиться вытачивать!

Увы, ничего похожего не происходило, когда мы начали работать с металлом. Честно говоря, мы так и не поняли, чему нас здесь учат и для чего.

«Учитель по железкам» – за глаза мы только так и называли Михаила Петровича, приземистого и молчаливого человека, – в начале урока давал задание. Голос у него был до того серьезный, даже торжественный, будто сейчас мы будем осуществлять проект, от которого зависит судьба человечества.

– Спилите этот угол под сорок пять градусов, а этот – под шестьдесят. Далее просверлите три отверстия, диаметром в один сантиметр каждое. Вот здесь, здесь и здесь, – он тыкал мелом в некое подобие чертежа, сделанного им на небольшой передвижной доске.

То ли мел был плохой, то ли доска, только чертежа этого почти не было видно. И когда учитель поворачивался к доске, нам казалось, что тычет он не по ней, а сквозь нее…

– Всем понятно? – вопрошал «учитель по железкам». Брови его сходились, лицо напрягалось. Ну, прямо ракету межпланетную начнем сейчас строить. А чего там было понимать?

Дав задание, «учитель по железкам» исчезал и появлялся в мастерской на считанные минуты. Никакого желания наблюдать, как мы осуществляем «проект», у него, очевидно, не было. А мы оставались одни и начинали спиливать, спиливать, спиливать, обрубать… Работали мы вручную, на тисках, обрабатывая напильником или зубилом то куски небольших труб, то какие-то болванки, то металлические пластины. Зачем – «учитель по железкам» не сообщал. Какие-то станки в мастерской стояли, но подпускали нас только к сверлильному да и то под присмотром.

В жизни своей не встречал я человека, более равнодушного к детям, чем этот учитель. Когда Сергею Белунину упала на ногу тяжелая болванка, на его крик (а заорал Сергей благим матом) прибежал Михаил Петрович. И пока Сергей, скорчившись, сдирал ботинок, Михаил Петрович поднял железяку и внимательно ее осмотрел, будто это она пострадала при столкновении с белунинской ногой.