– О-ох, Вале-е-рьик! Развяжи-и, не могу! Джони бивещь! Развяжи! Зачем это, зачем? Лучше уйти…
Бабушка смотрит куда-то вверх, в потолок – может быть, сквозь потолок, на того, к кому сейчас обращается, кому изливает свою душу. И бормочет, бормочет что-то. Говорит она, как всегда, на бухарско-еврейском. А я, хоть и не говорю, но бабушку понимаю. Каким-то мне самому непонятным образом до меня доходит и то, что бабушка вопрошает Бога, зачем Он посылает ей эти муки, и то, что в ее речь вплетаются по-восточному тонкие, полные библейской мудрости и трагизма обороты.
От кого и как восприняла бабушка образную речь наших дедов и прадедов? Не знаю. Я не мог бы, конечно, перевести ее дословно, но вслушивался с волнением. В эти минуты я впервые почувствовал – может быть, и смутно, но все же почувствовал, – как трагична старость.
Бабушкин голос прервался, она снова застонала – хрипло, протяжно. Из-под опущенных век полились слезы, покатились по впалым щекам. Я наклонился над ней, закричал:
– Потерпите! Совсем немного осталось!
Я кричал очень громко, потому что на правое ухо бабушка совсем оглохла да и левым уже слышала плохо. Но, может быть, я кричал и потому, что мне тоже было очень плохо и хотелось хоть что-нибудь сделать. Хоть что-то.
Бабушка чуть-чуть приоткрыла глаза, такие мутные, страдальческие. Губы шевельнулись. По их движению я понял: «Джони бивещь… развяжи».
Я поглядел на часы… Сколько?.. Еще двадцать минут? Ну, уж нет! Все!
Стиснув зубы, я откинул одеяло и начал разматывать бабушкины ноги.
– Так… Сегодня, значит, повторим, что изучали позавчера…
Георгий Георгиевич, шаркая, расхаживает между рядами парт. Левую руку, сжатую в кулак, он часто подносит ко рту и покашливает. Не от простуды, привычка у него такая. В правой руке указка, он ею помахивает, постукивает по полу. О, нет, не так, как Гэ Вэ! Георгий Георгиевич, наш учитель автодела, добродушнейший, милейший человек. Немножко, правда, смешной. Он невысокий и пузатый, у него светлые, седоватые волосы, плешь на темени, вздернутый славянский нос а под глазами – набрякшие синеватые мешочки. Почему – нам хорошо известно. Георгий Георгиевич выпивает. Регулярно выпивает и даже не скрывает это от нас, старшеклассников. По его словам, он не выпивает, а «принимает» для профилактики. От простуды и других болезней. То есть это не баловство, а необходимость. Чтобы сберечь здоровье.
Об этой «профилактике» нам докладывает запах, распространяемый Георгием Георгиевичем. Наш учитель каждый свой день начинает одинаково, со ста граммов. А урок автодела, сдвоенный, у нас именно с утра, дважды в неделю. Профиль такой у нашей школы, специализация. В старших классах мы усиленно учимся автоделу и заодно вдыхаем густой алкогольный аромат. К нему примешиваются еще какие-то запахи, то ли селедки, то ли прокисших соленых огурцов… Зато наш учитель всегда бодренький, веселенький, хотя и не слишком хорошо помнит, что именно проходили мы на предыдущем уроке.
– Кто вспомнит, что мы изучали позавчера? – вопрошает Георгий Георгиевич. Якобы с педагогической целью.
Ну, не можем же мы все сказать, что не помним! Да и к чему нам издеваться над таким добрым учителем?
Кстати, несмотря на некоторую забывчивость, дело свое он знал великолепно. А как выглядел автокласс, его гордость, предмет его неустанных забот! По стенам на стеллажах в образцовом порядке разложены были двигатели, приборы, запчасти, инструменты, все, что может понадобиться при сборке или ремонте машины. Все было вычищено, сверкало, как на витрине магазина. Каждый винтик лежал на своем месте, рядом со своей гаечкой. И такой же аккуратности, такого же внимания Георгий Георгиевич требовал от нас, какую бы часть машины мы ни изучали. Делали мы это не по чертежам и моделям, – мы копались в «кишочках» машины собственными руками. При этом «главный хирург» всегда был рядом с практикантами и замечал любую мелочь, любое упущение.
– Кто забыл подшипник? Ты? Эх-х, растяпа! Да не сюда, не в коленчатый вал, где у тебя голова? В ротор это идет, в ротор!
И так без конца… Но злиться наш добрый учитель не умел, не получалось у него. Мы, конечно, пользовались его добродушием, но в меру. Шум на уроках был в основном деловым. Шумели и спорили изобретатели, конструкторы, шоферы-испытатели. Конечно, автодело и само по себе притягательно для мальчишек, так что со школой нам повезло. Но еще больше повезло с Георгием Георгиевичем: у него был и педагогический талант, и богатое воображение. Он сумел взрастить в нас понимание того, что механик-водитель это не просто обладатель технических знаний и навыков. Это человек, занимающийся ответственным, опасным и даже романтическим делом. Человек, у которого постоянно в работе и руки, и голова, и душа. Человек, от которого зависит жизнь многих и многих других. Сколько танковых сражений происходило на наших занятиях! Сколько случалось автокатастрф!
Читать дальше