Александр Крупцов - Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

К нашему удивлению, лагманная оказалась открыта, но в ней никого не было. Сам же Миклухо-Маклай лежал в углу своего заведения на старом диванчике и смотрел маленький телевизор, висевший на стене. В помещении был полумрак и какая-то неприветливость. Но запах оставался тот же, что и во времена нашего детства.

Увидев нас, Миклухо-Маклай встал с диванчика и шаркающей походкой, широко раскинув такие же, как и много лет назад, большие, сильные, волосатые руки, направился нам навстречу. Несмотря на полумрак, мы при свете экрана телевизора увидели, что Миклухо-Маклай плачет. Тут мы с горечью увидели, что тот сильный, мужественный человек, которого мы любили за его простоту, за тот мир, который он когда-то открыл для нас, превратился в сгорбленного седого старика.

Он включил свет, усадил нас за стол и стал хлопотать на кухне. Я же налил стакан коньяка и молча протянул его МПСу, разломил лежащую на большой тарелке засохшую лепёшку, пододвинув её поближе к своему другу. Мы понимали, что любые слова здесь будут лишними. МПС молча выпил, словно воду, стакан крепкого коньяка.

Меня по-прежнему трясло от воспоминания о только что случившемся происшествии. Из кухни шаркающей походкой пришёл Миклухо-Маклай, который в пиалах принёс нам густой, душистый, жирный и наваристый лагман. Его аромат вернул нас в то далёкое-далекое детство, когда мы жили беззаботной мальчишечьей жизнью и помогали нашему старому другу. И тут уже у меня и МПСа на глаза навернулись слёзы.

Внимательно посмотрев на нас, Миклухо-Маклай стал вздыхать и что-то шептать на уйгурском языке. Ему было ясно, что с нами что-то произошло. Мы молча принялись есть лагман, овощи и зелень, которые принёс наш старый друг. Он же, стоя рядом с нами, положил большие, тяжёлые и широкие ладони на наши уже седеющие головы. И словно нас пронзила молния – мы с МПСом, взглянув друг другу в глаза, вспомнили, как так же когда-то в далёком детстве возле нас стояла моя бабушка Екатерина, которая ласково, любя гладила своими натруженными ладонями наши бедовые головы. Напряжённость ушла, и мы втроём за кок-чаем до утра вспоминали прошедшие времена, друзей – Муху, Рината Шкандыля, одноклассников, опера Сергея Носкова.

Внезапно Миклухо-Маклай во время беседы тяжело и кряхтя встал и пошёл на свою половину, где он жил. Вскоре он вернулся. В руках у него был тот старый деревянный пенал с изображением дракона. Он снял крышку пенала и вытащил оттуда две фотографии. Одна была уже сильно пожелтевшая, с еле видным изображением его жены, а вторая – с изображением Миклухо-Маклая, меня и МПСа. Давным-давно нас, мальчишек и старого друга, сфотографировал случайный посетитель лагманной. Нас потрясло, что эту память о нас Миклухо-Маклай сохранил на всю свою жизнь. От него мы узнали, что ему так и не удалось найти жену и сыновей. Он предположил, что они погибли в японских застенках Квантунской армии, где безвестно сгинуло много людей.

Перед рассветом мы простились с Миклухо-Маклаем, и я на своей «ласточке» – автомашине – повёз пьяненького МПСа к его «ласточке» – жене. Карлыгаш нас встретила молча, но мы поняли по её взгляду, что ей всё известно о происшедшем.

В очередной раз три друга, три «подельника» – Идигов Магамед по кличке Абрек, Хавратов Геннадий по кличке Кукан и Петровских Сеня по кличке Сеня Расписной – за серию разбойных нападений и убийство были осуждены к большим срокам. Отбывали наказание они в ИТК [46] ИТК – сокращение от исправительно-трудовая колония – вид исправительного учреждения для содержания лиц, осужденных к лишению свободы в советское время. на севере Урала в таёжной глуши. С момента помещения в колонию они стали вынашивать план и детали совершения побега.

Абрек, Кукан и Сеня Расписной были одного возраста, высокого роста. Абрек – худощавый, плечистый, смуглый, нос с горбинкой, взгляд чёрных глаз пронзительный, злобный. Кукан – лысый, голова его была странной, неправильной формы, на верхушке черепа имелся бугор, что явилось причиной данной ему клички. Надбровные дуги выпирали, были огромными, глаза маленькие, бегающие. В его лице было что-то звериное и отталкивающее. Сеня Расписной слыл оригинальной личностью, известной во многих зонах и пересылках. С затылка до пяток его тело было покрыто татуировками различного вида, в основном блатного содержания. На веках у него красовались надписи «Не буди», на груди и спине – татуировки, отражающие места, где он отбывал наказания, изображения церквей, головы хищных зверей, а на правом плече – татуировка в виде сатаны с мешком и заплатой на нём в виде решетки и чёрточками (чёрточки говорят о количестве судимостей).