Сергей Михайлов - Фиолетовые ёжики [litres самиздат]

Он ушёл тихо, без скандала, второпях. Ботинки одевал уже у лифта, неуклюже прыгая на одной ноге. Прихватив фамильное серебро и их общие сбережения, отложенные на покупку загородного домика (присмотрели уже один под Волоколамском).

А взамен оставил дочь Анну. Маленькую крохотную Анечку.

Когда дочь заболела и потребовалось дорогостоящее и длительное лечение в одной из элитных клиник, она не задумываясь продала трёхкомнатную квартиру в престижном районе Москвы и перебралась в простенькую однушку где-то на окраине, у самого МКАДа, а остаток от продажи – весьма внушительный, намного превосходящий стоимость однушки – весь пустила на операцию.

Дочь поправилась, болезнь ушла и больше не вернулась.

А она, чуть приоткрыв створки раковины, в которой покоилась жемчужина её сердца, снова захлопнула их, уже окончательно. Это была мимолётная вспышка, та единственная веха, за которую могла ещё зацепиться память. Рубец на размеренном течении её жизни.

Но и он со временем затянулся. Веху размыло повседневной рутиной. Вспышка погасла.

С этого момента начался неуклонный рост её жизненной энтропии.

За окном стала регулярно появляться патрульная машина. «Соблюдайте режим самоизоляции! – вещала она на всю округу, медленно объезжая территорию. – За несоблюдение режима самоизоляции…»

Она теперь часто стояла у окна, смотрела на мир сквозь пыльное запотевшее стекло.

Мир умирал.

Однажды она увидела, как патрульная машина остановила согбенную годами бабульку, которая торопливо, с оглядкой, семенила по тротуару, словно убегая от кого-то. Средств индивидуальной защиты на ней не было. Патрульный долго объяснял ей что-то, потом затолкал в машину и увёз.

Однажды – была уже глубокая ночь – увидела, как трое неизвестных били четвёртого. Били молча, ногами, размеренно, без злости. Потом забрали рюкзак несчастного, набитый чем-то под завязку, и спокойно ушли, оставив неподвижное тело на чёрном асфальте, под световым куполом одинокого фонаря. Наверное, потом кто-то позвонил куда надо. Сначала приехала полиция, потом «скорая». Тело увезли. Ночь, как ни в чём ни бывало, продолжила свой неспешный путь на запад.

В последнее время к ним зачастили «скорые».

Её окна как раз выходили во двор дома, и она хорошо могла видеть, как то у одного, то у другого подъезда останавливаются белые, с красными крестами на бортах, вестники мировой беды.

Она не задавала себе вопроса, зачем они приезжают. Она и так знала. Диагноз у всех одинаковый – к гадалке не ходи. Не диагноз – приговор. Приговор всем без исключения. Просто нужно дождаться своей очереди.

А очередь подходит всё ближе и ближе.

Однажды «скорая» приехала в квартиру напротив. Там жил молодой парень, их сосед по лестничной клетке. Его увезли. Она видела это в дверной глазок.

Она слышала, как захлопнулась дверца лифта за медработниками и их жертвой. Как всхлипнула молодая жена того парня.

Всё, следующий звонок будет в её дверь.

Мелкая дрожь пробежала по всему её телу, от макушки до пят. Колени предательски подкосились, и она безвольно сползла на пол по дерматиновой обивке входной двери – последней преграды, отделяющей её от…

…фиолетового ужаса.

Фиолетовые ёжики были уже по ту сторону этой преграды.

В чате, служившем виртуальным местом общения большинства продвинутых жильцов их одиннадцатиподъездной двенадцатиэтажки, она вскоре прочла: на дверях квартир, в которых побывала «скорая», неизвестные методично наносили изображения короны. Красной, пурпурной или фиолетовой краской. Иногда цветным мелом. Никто не знал, кто эти неизвестные. Жильцов меченых квартир обходили стороной, а при встрече старались не смотреть им в глаза.

То ли от стыда, то ли от страха заразиться.

Может быть, одного такого взгляда достаточно, чтобы оказаться по ту сторону ?

Говорили также, что короны на дверях заражённых появлялись и в других районах города.

Дни ползли друг за другом, выстраивались в однообразную вереницу. Она сидела взаперти, ни разу с того дня не переступила порог. Днём, особенно в солнечную погоду, настежь распахивала окна и проветривала квартиру. Ненадолго, на полчаса, от силы минут на сорок.

Несмотря на все меры предосторожности, страх перед заражением не проходил. Он преследовал её постоянно, ни на миг не давал передышки. Липкий, вязкий, холодный, студенистый, он не имел лица и не имел формы, но зато имел цвет.