Дарья Истомина - Леди мэр

— Правильно боится.

— Ты приехал за деньгами?

— Не только. За тобой.

— Вот как… И ты уверен, что я тебе все простила?

— А ты уверена, что мне было… что прощать? Ну ладно-ладно… Хотя я и не знаю в чем, но я виновен.

— Нет, вы посмотрите на этого типа! Да ты смотрел как людоед на эту престарелую шлюху! Этой самой Марго Монастырской, с которой переспало пол-Европы, ты был готов задрать юбку… Даже при мне!

— Мамочка моя! И в этом все дело?

— Не знаю… Возможно… Но ведь и она вывалила перед тобой свое роскошное силиконовое вымя!

— Ну почему же вымя? И потом, я хочу сказать, что ты себя просто недооцениваешь, потому что ножки у тебя — ей и не снились.

Элга внимательно изучает свои ноги.

— Да? Ладно… Я тебя прощаю.

— Есть еще небольшая новость: послезавтра у нас с тобой свадьба. Я на тебе женюсь, понимаешь?

— Это правда?

— Да.

— Это не может быть правдой… Кажется, нужно подавать заявление, для которого необходима невеста.

— Ты меня плохо знаешь. Если бы не было тебя, я мог бы жениться хоть на бегемотихе! Я все пробил. В десять тридцать мы расписываемся во дворце на Комсомольском. С двенадцати торжественный обед в греческой таверне неподалеку… Логично переходящий в поздний ужин… До упора!

— А как же Лиз?

— Я не собираюсь жениться на Лизавете. Мне нужна ты! Если она тут сидит в кресле с орлом под державными знаменами и собирается перевернуть весь мир или, как минимум, этот городишко — это ее личное дело, Элга. Мне кажется, ты не подписывала контракта на героическое служение Отечеству в ранге чиновницы какого-то полусельсовета?

— Мне ее очень жалко, Михайлович.

— Пожалей лучше меня… И себя тоже. Объясняю! У тебя должен быть мужик… Муж! С которым ты будешь обязана спать в одной койке, кормить его, рожать ему детей и без возражений исполнять танец живота, если он, то есть я, этого пожелает.

— Мне кажется, что сейчас я имею совершенно уникальный сон… Нет… Я столько ждала, что этого не может быть! Я просто сплю.

— Проснись!

— Кузьма, у меня все пересохло. Мы можем здесь иметь хотя бы чай?

— Сейчас мы… Кипяточку и заварочки…

Он пропрыгивет к двери и приоткрывает ее. Дверь рядом с постом дежурной по этажу. Дежурная громко говорит по телефону, подкрашивая ресницы:

— Нет, ты представляешь? В такой должности — и ни стыда ни совести… Совершенно в открытую, как последняя шлюха, вламывается к какому-то жуткому мужику в номер и вытворяет с ним такое! Ну прямо все им позволено… Из приличной гостиницы — бордель… Хоть вывеску меняй!

Чичерюкин прикрывает дверь и растерянно смотрит на Элгу.

— Слушай, может, обойдемся без чаю?

Элга прыскает со смеху.

— Обойдемся, Михайлович, обойдемся.

…А мы со Степаном Иванычем уже в мэрии. Похоже, что в моем кабинете прошел листопад. Только из грязного снега. Мы разложили всю документацию по столу, креслам и даже по ковру. Ходим, перебираем листы, скоросшиватели, стараясь разложить их по годам.

— Видно, собирать это все ей сильно помогал друг сердца, или, как Кыська выражается, бойфренд, — констатирует несколько растерянный Степан Иваныч. — Она за него даже замуж собиралась… Всерьез… За горпрокурора Нефедова. Очень он старался, да что-то у них не так пошло… За что его и утопили…

Я листаю пухлое досье с фотографией торговой Шкаликовой и бросаю на стопку других таких же.

— Да… Вот это крючки! Весь бизнес в городе и вокруг. И все подвешены. А я-то сдуру считала, что тут только старика Щеколдина боялись…

— Фрол Максимыч — это так… Как сторож и пастух… Чтобы со стороны чужие к щеколдинскому дойному стаду не подобрались. А Рита со своим прокурором понимали — старикан не вечен. Им о себе надо было думать. Как город после него держать… И чем… То, что она на каждую персону накопала вместе со своим Виталиком, — страшнее любого Максимыча. Тут ведь все по закону. Взбрыкни кто-нибудь — и все как у людей: факты, следствие, суд, сроки…

— Представляю, как они радуются. Просто праздник, который всегда с тобой. Щеколдиниха на кладбище, дед смылся. Живи — не хочу!

— Ну что ж, попробуем в ножки бухнуться.

— К кому? Да у них среди зимы снегу не выпросишь.

— А это как попросить…

Я звоню радиокрысе домой и прошу ее немедленно явиться ко мне, потому как у меня для нее работа. Срочная. Может быть, даже на всю эту ночь.

Степан Иваныч поглядывает на меня и ни фига не понимает.

Пусть не понимает — мне все одно деваться некуда.