Дарья Истомина - Леди мэр

— Ну и ладушки. Добрый вечер, господа.

— Да уж не знаем, как и понимать… То ли добрый, то ли нет. Музыки слишком много… Шуму… Мы уж и про тундру прослушали, где мчит курьерский Воркута — Ленинград, и про «Ванинский порт»…

Я выключаю радио.

И повторяю постулат Сим-Сима: «Вы правы, госпожа Шкаликова. Деньги любят тишину. Серьезные деньги — мертвую…»

Нефтелысик нервно хрустит пальцами:

— Ой! Что-то не нравится мне этот разговор. Раз про деньги — я предпочитаю отвалить.

— Ну зачем вот так сразу же обижать девушку? Я ведь пришла к вам совершенно неофициально. Будем знакомиться… В обстановке любви и дружбы…

Шкаликова останавливает лысика:

— Сядь. Разберемся. К чему вся эта дискотека? Что она тебя, съест, что ли?

Гоги лобзает мне руку и ведет к столу.

— Самой очаровательной, самой умной, самой обожаемой женщине города — главное место!

Я занимаю место в торце, мои жертвы еще безмятежно подтягиваются и тоже устраиваются. Правда, овцы тоже не подозревают, когда их укладывают на большую стрижку.

Гоги подтаскивает самый настоящий бурдюк:

— Только для тебя, Лизавета. Натуральний хванчкара. Такое даже в Кремле теперь не пьют.

— Да все там пьют, Гоги, если наливают. Погоди-ка!

Я вынимаю из кейса пачку одинаковых конвертов, перебираю, вручаю один из них Гоги:

— Это тебе. Лично от меня. Остальное, пожалуйста, раздай по столу… Пофамильно…

Гоги разносит незапечатанные конверты, их с интересом разбирают, вынимают и начинают изучать допечатанные листки. Изучают они их долго, в полном молчании, и задумываются над своими конвертиками тоже надолго.

Лысик вздыхает:

— Ну что ж… По крайней мере, все ясно.

— А мне нет! Что это за переписка дурацкая? Ну вот она я, Шкаликова Прасковья Никитична… А что это за циферки какие-то?

— Это не циферки, Прасковья Никитична. Это статьи, которыми вас Маргарита Федоровна Щеколдина на цепи держала… Что там на вас? Дай бог памяти… Сто семьдесят первая — незаконное предпринимательство, сопряженное с извлечением дохода в особо крупном размере. Сто пятьдесят девятая — мошенничество, то есть хищение чужого имущества путем обмана и злоупотребления доверием. Ясное дело, с конфискацией… Кажется, от семи до пятнадцати лет. И если вы мне скажете, что вы это слышите в первый раз, я вам просто не поверю.

— Ну не в первый. Зараза! Она же мне клялась, Христом Богом божилась, что никто никогда…

Шкаликова, дрожа от негодования и испуга, набухивает себе из графина стакан водки и выпивает его.

— Все умные, да? Кто-нибудь объяснит мне все это обыкновенными словами? — поднимает голову от своего листика Гоги.

Нефтелысик морщится:

— Слушай, Гоги, не темни. Ты не такой дурак, как из себя лепишь. Налицо все признаки совершения ряда преступлений, организовываемых в нашем городе в течение длительного времени устойчивой группой лиц, то есть преступным сообществом.

— Именно так, — соглашаюсь я. — Но под руководством мэра города Маргариты Федоровны Щеколдиной. Статья тридцать пятая Уголовного кодекса Российской Федерации.

— Слушай, откуда ты все статьи знаешь? — скалится Шкаликова. — В зоне подковали?

— Готовилась. По моим предварительным подсчетам, согласно изученной документации, только лично вам, которые здесь, грозило отсидеть… По совокупности… — Я листаю блокнотик. — Сто тридцать один год шесть месяцев. Но я могла ошибиться… Год туда, год сюда…

Нефтелысик как-то странно успокаивается:

— Ты, конечно, Басаргина, у нас жутко храбрая и беспощадная, но ведь не дура же. Понимала же, к кому и с чем идешь… Степан! Похоже, у нее на руках вся библиотека, которую Риткин хахаль на всех нас насобирал.

— Почему «похоже»? Так оно и есть…

Все сызнова примолкли. Значит, есть что вспомнить…

— Ну вот теперь кое-что понятней, — успокаивается и Прасковья Никитична. — Тем более сама пришла, без казенного и ментовского сопровождения. Только могла бы и попроще, по-человечески, без этих радиоконцертов… про Таганку… полную огня… Кого пугать-то вздумала?

— Не произвело?

Шкаликова уже роется пальцем в селедке, закусывая:

— Не произвело. Ладно. Сколько ты с нас хочешь? Такса та же?

— Такса?

— Ну что ты вид дэлаешь, дарагая? Есть нормальная такса — сколько себе оставлять, сколько тебе. Рита Федоровна всегда знала! Говори! Сколько в год тебе приносить? Возьмешь сколько?

И тут я срываюсь с нарезки. Пришла та самая белая ярость, которую я всегда сама боюсь.