тучи прижимаются к земле
смыкаются на горизонте с полем
набухший влагой воздух давит
на темечко, на грудь
так и сейчас
в допросной непривычно ярко
я согласен
Павел прячет руки с перепонками под стол
Актер подается ближе
его глаза блестят
как чешуя
дайте пару недель, я договорюсь о встрече
только, пожалуйста, не заводите
дело
и не сообщайте
шефу
не хочу спугнуть
они за мной следят
меня и так долго не было,
будут подозревать
пожалуйста, я не хочу проблем
неделю, – говорит Актер
недели хватит
инструкции, гарнитура
дохлый планшет и планшет-пустышка
Павел всё принимает
мы выйдем на связь
мы знали, что вы благоразумны
у нас будут еще предложения, попозже
вы замечательный специалист
Павел на всё кивает
снаружи ночь
апрельский воздух льнет к телу
разбитый прокопченный Пекин
всё так же пахнет гарью
мимо бесшумно скользит такси
плещет светом фар
садись, говорит Елжан
потрепали они тебя
подумал над нашим предложением?
че делать будешь?
не твое сраное дело, отвечает Шваль
а идея пускает корни в голове
обретает форму
последовательность
очень красива, лаконична
лучшая из всех
как жаль, что
мало кто
оценит.
7
Краснов стоит перед аптекой в голубоватой хрусткой тени. Пять утра, еще не припекает, и небо не затянуло смогом. Солнечный свет отражается от окон верхних этажей, ложится на асфальт с ожогами от покрышек, на битые стёкла, на опущенные, исписанные ставни магазинов, на кроссовки Краснова в корке жирной грязи. Тот не двигается, следит за Павлом, с куртки и штанов капает вода. Лицо его разбухло, немного сползло с костей, поменяло цвет.
Павел едет мимо, старается не смотреть назад.
Странное ощущение – стремиться к чему-то, зная, что успех обернется смертью. Но хотя бы закончатся вина и стыд, отпустят наконец. Павел и раньше был невысокого о себе мнения, на самом-то деле, но теперь просто не может глядеть в зеркало без омерзения, быть жалким собой в этом жалком теле.
Я сам во всем виноват, он думает. Один, всегда один, а почему? Потому что люди видят, что ты шваль, говорит Шваль. Кинул Соню, Сулейменова, прочих мальчиков из детдома, вспомни, как ты им врал, показывал, что можно измениться, но это же брехня всё, Павел, внутри-то ты всё то же маленькое чмо. Ты хакнул базу «вышки», чтобы поступить. Они отца убили, а ты им сделал сраный код для чипа. Сколько народу сдохнет из-за них? Ты зассал, когда тебя продали, подложили под Краснова, какой из тебя потомок великой цивилизации? Говно собачье, вот ты кто. Выход-то был еще тогда.
Не будь тебя, этого бы не случилось, шепчет Краснов, сидя на багажнике велосипеда. Человек-проблема, навлек на всех несчастье. Если бы ты только не родился. Лучше бы ты утонул и не занимал чужое место, чужую должность и квартиру, не дышал не своим воздухом, речное ты отродье. Как ты распорядился полученной судьбой?
А может, это мать? Иди сюда, Павлуша, манит она, стоя в реке по пояс.
Иди ко мне.
Со мной иди.
Седьмого сентября мать взяла Павла за руку и повела через заднюю калитку, наискось по полю, по дороге с продавленными колеями, вниз к реке. Она сосредоточенно глядела перед собой и будто не слышала, что Павел ей рассказывал: о школе, новых детях, пришедших в класс, учителе ИЗО, который похвалил, о том, что ногу трет ботинок, мам, подожди, мне больно, но ждать некогда, мать шла вперед, по жухлой спутанной траве, по грязи, влажному песку, увлекая Павла в воду. Павел привык не задавать вопросов, но купаться было холодно и поздно, начинался дождь. Ботинки намокли, носки, штаны с лампасами, подштанники, трусы, течение крутило желтые травинки. Когда вода лизнула подбородок, Павлу стало страшно. Он остановился, отпустил мамину руку. Мама, сказал, пойдем домой. Но мать уходила дальше, на глубину, манила за собой. Так нужно, иди сюда. Кофта ее намокла, потемнела. Иди сюда, Павлуша, нам пора.
Он сделал шаг вперед. Он не хотел тонуть, просто хотел остановить ее, куда же она собралась? Нога провалилась в пустоту, воздух вышел с криком, река накрыла с головой, непроглядная у дна и цвета заварки наверху, она куда-то потащила Павла. Ботинки соскользнули с ног, что-то осклизлое на дне тронуло кожу. Павел поплыл, как мог, рубя руками воду, вслепую, что есть сил, пока не почувствовал под собой песок.
Выбравшись, он отполз подальше. Ока был пуста, никого вокруг, и мать на крик не отзывалась. Исторгнув на песок речную муть и отдышавшись, Павел пошел домой, раня босые ноги. Одежда отяжелела и разбухла, с нее текло. Павел развесил ее на батарее и стал ждать, когда вернется мать. Она ведь искупается и придет домой. А вечером подумал, что, наверно, ее забрали мужики, те самые, что подвезли на выходных. Может, она заболталась с ними, а может, ему вообще приснились и Ока, и берег, и травинки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу