Вера Богданова - Павел Чжан и прочие речные твари

Он продолжал просеивать речной песок, записывая данные о сбоях в отдельный файл. Когда строки кода слиплись в единую полосу, лишенную смысла, а мир стал подрагивать и подтекать, как запотевшее стекло, Павел выключил арки и планшет. Его знобило. Как никогда остро он ощущал собственный чип, сидящий у него под кожей. На шее будто замер лазерный прицел, грел кожу в месте, куда медсестра сделала укол. Ждал своего часа детонатор, готовый в любой момент рвануть, прервать бесславное Павлово существование, отправив в базу сигнал о неожиданном инсульте.

Что это, ошибка системы или результат отданной кем-то команды? Мог ли Павел сообщить о ней начальству?

Нужно понять, что именно произошло, решил Павел. На первый взгляд умерших ничего не связывало, но программа должна была на что-то реагировать. У нее своя логика, по которой она отправляла сигналы.

Это конец карьере. Это конец всему, на самом деле, ужасная ошибка. Хотелось опустеть и вылететь из окна прочь, сбежать как можно дальше. Хотя нет, сперва найти отцовскую могилу, она же есть где-то? Или тела заключенных кремируют и сгребают куда-то в общую яму – Павел представил себе огромный пылесос, которым всасывают пепел, а затем огромная рука в перчатке вытряхивает контейнер в пустоту.

Под бормотание Швали где-то над плечом Павел собрался и вышел из уже пустого офиса навстречу ежевечерней пробке и писку светофоров. Первым, что он увидел, были слепящие фары. Машина неслась прямо на него по тротуару, Павел еле успел отпрыгнуть. Не сбавляя скорости, полицейский джип свернул за угол, а вдалеке, у парка, что-то отчетливо хлопнуло, и фонари на миг погасли. Павел как будто закрыл и открыл глаза.

Что за черт? Понятно, пробка, но зачем же гонять по тротуару, когда есть выделенная для спец- транспорта полоса?

Павел спустился в переход, – длинный, как тоннель под Янцзы, настоящая подземная улица с магазинами и кафе вдоль стен. Многие замедляли шаг у граффити на стене – свежего, еще с утра Павел его не видел. Черной краской была намалевана знакомая петля из патч-корда. Ее уже оттирал робот, вытянув телескопическую лапку, но безуспешно: краска не желала сходить с молочно-белой плитки.

Павел свернул в магазинчик, ему хотелось сигарет, хотелось заглушить боль как-то, чем-то. Но стоило пройти через турникет, как свет обморочно задрожал и снова выключился. Переход сожрали тьма и тишина, стихли автоматы, продающие воду и билеты на метро, беззвучно перемигивались аварийные маячки, как линия буйков.

Люди замерли, тяжело дыша, как единый многоликий многоногий организм: сперва глубокий вдох, затем протяжный судорожный выдох. Еще минута, подумал Павел, и свет включится, всё заработает.

Но свет так и не включился.

Где-то совсем близко с печальным звоном осыпалось стекло, раздался похожий на выстрел хлопок. Кто-то вскрикнул, рядом завизжали и заохали, очередь на кассе покачнулась и хлынула прочь от источника звука, прижала Павла к турникетам. В бедро впилась какая-то железка, в живот – чей-то локоть, больно упираясь под рёбра.

Павел нащупал створки, перелез через них и стал пробиваться к лестнице, следуя за аварийными маячками. Он сопел кому-то в спину, а кто-то сопел в спину ему. Наверху светлел квадрат слабого света, выхватывал из тьмы макушки, которые покачивались, будто подталкивали друг дружку, как шары на бильярдном столе.

Еще ступень наверх, еще одна.

Из донной тьмы за спиной звали на помощь. Впереди тоже кто-то тихо подвывал. Павла пихнули в спину, и он чуть не упал, вцепился в поручень, подхватил слетевшие очки. Грузное тело навалилось сбоку, подминая. Павел ударил локтем несколько раз, чтобы выстоять на ногах. Наступил на мягкое, податливое, воющее. Торопливо шагнул еще выше, не думая об этом. Ладонью размазал влажное на стали поручня.

Не важно. Вверх, вверх, в совсем иной Пекин.

Город остановился весь. Выключились светофоры, электрокары гудели в пробке. Автоматические двери магазинов заточили покупателей внутри, другие магазины закрывались, торопливо опускали рольставни. Кто-то бил витрины – то ли хотел выбраться, то ли лез внутрь, пока не работали камеры. Откуда-то тянуло гарью, воздух вибрировал от воя сирен, гудков машин, дальних хлопков и близких злых криков. Работало лишь уличное оповещение, меланхолично просящее всех сохранять спокойствие.

Медленно, как во сне, Павел глянул на свои ладони. Увидев кровь – чужую, вроде бы не его, – он вытер ее о брюки. Об этом не стоило думать. Не сейчас.