Пип Уильямс - Потерянные слова

Я взяла обувную коробку с листочками. Моими листочками. Листочки, которые Гарет получал от Лиззи или тайком забирал из Скриптория. Я положила их тоже в большую коробку, закрепив друг с другом ее створки.

— Я думаю, мы закончили, Лиззи, — сказала я.

— Почти.

Она обмакнула тряпку в ведро и отжала лишнюю воду. Затем встала на колени и вытерла нижний ряд ячеек.

— Теперь все, — сказала Лиззи, сев на корточки.

Я помогла ей подняться.

Пожилой мужчина и юноша пришли, когда Лиззи выливала воду из ведра под ясень.

— Все готово, — сказала я.

Мужчина показал на полку с ячейками у двери, и мальчик наклонился, чтобы подхватить ее с одного конца. У обоих было одинаковое телосложение и светлые волосы. Хотелось надеяться, что война закончится до того, как юноша станет совершеннолетним. Они отнесли полки к небольшому грузовику, стоявшему на подъездной дорожке.

Лиззи вернулась со щеткой и совком.

— Только подумаешь, что уже все сделано!

Она стала подметать пыль, десятилетиями скапливавшуюся под ячейками.

Полка за полкой мужчина и его мальчик убирали все, где когда-то хранились листочки.

— Последняя, — сказал мужчина. — Ту коробку тоже забирать? Ее отвезти в Старый Эшмол?

Теперь мне надо идти в Старый Эшмол? Раньше я не думала об этом, но сейчас такой вопрос возник.

— Пока оставьте ее здесь, — попросила я.

Мужчина, держа полку за один конец, выходил из Скриптория задом, вертя головой, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Я вышла вслед за ними и смотрела, как они грузят последние ячейки в машину. Они закрыли кузов, влезли в кабину и выехали за ворота в сторону Банбери-роуд.

— Теперь точно все, — сказала я Лиззи, вернувшись в Скрипторий.

— Не совсем.

Стоя на коленях, она держала в одной руке совок, а в другой — пачку листочков.

— Они грязные, — предупредила она, передавая их мне.

Листочки были скреплены друг с другом ржавой булавкой и паутиной. Я вынесла их на улицу и отряхнула, затем вернулась за сортировочный стол. Семь листочков были исписаны разным почерком, на них стояли разные даты, а цитаты были взяты из разных книг.

— Прочитай их вслух, — попросила Лиззи. — Проверим, знаю ли я эти слова.

— Ты знаешь их, — сказала я.

— Читай.

— Bonde mayde , — Лиззи сразу перестала подметать. — Bound maiden, bondmaiden, bond servant, bond service, bond-maide, bondmaid.

Их цитаты казались вполне безобидными, но на трех листочках папа привел возможные определения: рабыня; невольница; служанка, обязанная прислуживать до самой смерти.

Слово рабыня было обведено.

Я вспомнила, как заглавный листочек нашел меня под сортировочным столом.

Лиззи подсела ко мне.

— Из-за чего расстроилась?

— Из-за этих слов.

Лиззи поменяла листочки местами, словно пытаясь сложить головоломку.

— Оставишь их себе или отдашь мистеру Брэдли?

Слово bondmaid само нашло меня, уже во второй раз, и мне не хотелось, чтобы оно появилось в Словаре. Это вульгарное слово. Более оскорбительное для меня, чем некоторые слова Мейбл. Имела бы я право отклонить его, если бы была редактором?

— Оно означает рабыня , Лиззи. Тебя это никогда не смущало?

Лиззи задумалась.

— Я не рабыня, Эссимей, но сама себя я считаю невольницей.

Ее рука потянулась к крестику, и я знала, что она подбирает слова, чтобы сказать что-то важное. Когда она наконец убрала руку от распятия, она улыбалась.

— Ты всегда говорила, что слово может менять свое значение в зависимости от того, кто его использует. Так что bondmaid может означать нечто большее, чем говорят эти листочки. Я была твоей bondmaid с тех пор, как ты была маленькой, Эссимей, и я радуюсь этому каждый день.

Когда мы закрыли дверь Скриптория, на улице уже темнело, и мы вместе пошли на улицу Обсерватории. Мы поужинали хлебом с маслом у меня на кухне, и, когда мои глаза стали уже закрываться, я попросила Лиззи остаться со мной ночевать.

— Тебе будет удобно на моей старой кровати. Но можно мне спать вместе с тобой?

Когда мы поднялись наверх, Лиззи забралась под одеяло и обняла меня. Я рассказала ей о Берти, о его страхе и о своем.

— Мне кажется, я теперь могу представить, каково им там, — прошептала я в темноте.

Я ничего не сказала про Гарета. Мы не говорили о его письме. О битве при Лоосе ходили слухи по всему Оксфорду.

Я проснулась одна, но под грохот, доносившийся с кухни. На плите стояла каша, и, когда Лиззи увидела меня, она положила ее в миску, добавила сливки, мед и щепотку корицы. Я поняла, что она уже успела сходить на рынок.