Пип Уильямс - Потерянные слова

— Ты собираешься остаться? — сказал он, посмотрев на мой стол, где вещи все еще оставались на своих местах.

— Может быть, — ответила я. — От вас всех слишком много шума. Я смогу выполнить больше работы, когда вы уйдете.

Мистер Свитмен вздохнул, весь запас его юмора иссяк. Я встала и обняла его.

Оставшись одна, я осмелилась посмотреть вокруг себя. Крепкий и любимый сортировочный стол по-прежнему стоял на своем месте, ячейки были все еще заполнены листочками, но книжные полки были пустыми, а столы — чистыми. Не было слышно ни шороха бумаг, ни скрипа чернильных ручек. Скрипторий лишился почти всей своей плоти, а оставшийся железный каркас окончательно превратил его в сарай.

Следующие две недели я металась между Скрипторием и Редклиффским госпиталем.

— Мано , — сказала я, коснувшись руки Берти.

Потом указала на свою руку.

— Мано .

— Неужели ты хочешь все это сделать одна, Эссимей? — спросила Лиззи.

Наверное, она увидела, как я шла через сад.

— У тебя достаточно своей работы, — ответила я.

— Миссис Мюррей удалось нанять мне помощницу на несколько недель. Так что по утрам я в твоем распоряжении.

Я поцеловала Лиззи в щеку и открыла дверь Скриптория.

На сортировочном столе стояли пустые коробки из-под обуви.

— Акво , — сказала я, и Берти взял стакан с водой.

У него были длинные пальцы. Солдатские мозоли почти исчезли, и на их месте появилась нежная кожа. «Не рабочий, — думала я. — Возможно, клерк».

Моя работа напоминала покойника. Листочки были знакомы, но уже наполовину забыты, и они продолжали стираться из памяти.

Я взяла свой ужин с подноса Берти.

— Весперманжо .

И отпила свой чай.

— Теон .

Я складывала листочки небольшими стопками. Если они не были скреплены, Лиззи перевязывала их веревкой и заполняла ими коробки до самого верха. Потом я подписывала их и делала пометки «Архив» или «Старый Эшмол». Мне казалось удивительным, что листочки так хорошо умещаются, как будто доктор Мюррей постарался еще и над формой коробок.

— Почему Берти всегда получает весперманжо первым? — спросил Ангус.

— Потому что он не пристает с пустяками, как некоторые, — ответила я.

Лиззи закрыла крышкой коробку и поставила ее на край сортировочного стола.

— Половина готова, — сказала она.

— Амико, — я показала на себя пальцем.

— Амико, — я указала на Ангуса.

— Почему вы решили, что я его друг?

— Потому что я видела, как ты с ним разговариваешь, используя слова на эсперанто. По-моему, это дружба.

Я собрала последние листочки и отдала их Лиззи, чтобы она перевязала их. В ячейках не осталось ничего. Мне показалось, что от моей жизни тоже уже ничего не осталось.

— Это то, что чувствуют слова, когда их вычеркивают из гранок, — сказала я.

— И что же это? — спросила Лиззи.

— Пустота.

— У меня есть одно важное слово, Ангус, — сказала я, глядя на листочек со словами на эсперанто, — но я не знаю, как объяснить Берти его значение.

— Какое слово?

— Секура .

— Что оно значит?

— Безопасно.

Мы сидели молча. Ангус в задумчивости почесывал подбородок, а я смотрела на слово, и мне ничего не приходило в голову. Берти сидел между нами.

— Обнимите его, мадам.

— Обнять?

— Да. Я думаю, мы все чувствуем себя по-настоящему в безопасности, когда мамы нас обнимают.

Сортировочный стол был заставлен обувными коробками — полными и подписанными.

— Миссис Мюррей договорилась, чтобы ячейки перевезли в Старый Эшмол как можно скорее, — сказала я Лиззи.

— Тогда мы их хорошенько помоем, и наша работа будет сделана.

— Секура , — сказала я, обнимая Берти.

Я обнимала его всегда, когда приходила и уходила, а иногда и просто так. На этот раз я почувствовала, что его тело расслабилось.

— Берти, — сказала я и заглянула в его глаза.

В них по-прежнему была пустота. Я снова обняла его.

— Секура .

И снова. Его тело расслабилось, а голова склонилась к моей груди.

28 сентября 1915, Лоос

Моя дорогая Эс!

Слово этой недели — «чокнутый». Так назвали парня, которому прислали из дома рулон туалетной бумаги, а он использовал ее всю, чтобы обмотать себе глаза. Когда его товарищи наконец сорвали бумагу с него, оказалось, что бедный парень ослеп. Они подшучивали над ним и думали, что он притворяется, но тот действительно ничего не видел. Военный невроз — так сказал доктор. «Чокнутый» — так прозвали его сослуживцы. На мой взгляд, это слово легко понять — оно оставляет место для шуток.